Слово шамана (Змеи крови)

— Я боюсь одного, — облизнув губы, решилась невольница сказать о самом потаенном. — Если с вами что-то случится… Новый хозяин может вдруг прогнать меня или продать…

— Я понял, — положил палец ей на губы мурза. — Да, я позабочусь о твоем спокойствии. Сегодня же я напишу обязательство, по которому ты получаешь от меня свободу и кошелек золота. Ты сможешь воспользоваться этой бумагой, когда пожелаешь, хоть завтра, хоть после моей смерти, и никто не посмеет сказать, что ты — беглая рабыня. Ты довольна?

— Да, мой господин, — Фейха кинулась к нему, прильнула в горячем поцелуе. — Как я люблю вас, мой господин! Я буду с вами всегда, до самого последнего дня, мой господин. Вам не захочется покупать себе новых наложниц и заводить жен…

— Ты уверена? Не покупать новых девушек?

— Почему? Мне нужно три невольницы для работы в кухне и приве… — Фейха запнулась.

— Ступай, — улыбнулся Кароки-мурза. — Мне нужно подниматься.

— Я хочу полежать с вами еще.

— Но мне нужно вставать, — дернулся было мужчина, но Фейха снова придавила его к коврам:

— Прошу вас, мой господин. Мне так приятно быть рядом с вами. Еще немного. Еще совсем немного.

В окно уже светило жаркое дневное солнце — но этой невольнице он был готов простить все…

* * *

Когда смеющиеся Девлет-Гирей и Менги-нукер вошли через калитку во двор дворца султанского наместника, они обнаружили, что возле разрушенного колодца постелен на дорожку толстый войлочный молитвенный коврик, а на нем стоит, прикрыв глаза, Кароки-мурза.

Гости замерли.

Мало того, что хозяин дома выглядел помолодевшим лет на двадцать — но он впервые за последние дни повернулся к колодцу спиной!

— Если он смог обратиться к Богу, он больше не безумен, — пригладил подбородок Гирей-бей. — Аллах способен излечить любого, готового открыть ему свою душу.

Кароки-мурза в последний раз наклонился вперед, коснувшись лбом пахнущего конским потом войлока, потом поднялся и пошел к гостям:

— Пойдемте наверх, — вежливо склонил он голову перед людьми, посетившими его дом, и гости обнаружили, что у пятидесятилетнего мурзы исчезли мешки под глазами и его извечная одышка.

— Велик Аллах, и бесконечны дела его… — изумленно пробормотал Девлет.

Они вошли в угловые покои, пока еще выглядевшие совсем нищими — пара протершихся дорожных ковров на полу, несколько подушек, низкий столик с отломанной ножкой, из-за чего под угол пришлось подложить дровяной чурбачок.

— Фейха! — оглянувшись во двор, распорядился мурза. — Принеси нам кофе!

— Кофе?! — настала очередь изумиться Менги-нукеру. — Кофе здесь?! Пожалуй, Аллах действительно велик.

— Не богохульствуй, — одернул его Девлет.

— А ты не согласен, хан? — еще больше удивился русский.

Османский наместник тем временем разлегся среди подушек и приглашающе указал на них гостям.

— Я продал всех невольников, Кароки-мурза, — начал было Гирей-бей, но хозяин предупреждающе поднял руку, и степняк замолчал.

— Надеюсь, русские пищали, про которые я слышал из разговоров твоих нукеров, ты продать не успел?

— У меня осталось еще почти тысяча стволов, уважаемый Кароки-мурза…

— Что же, это хорошо… — лицо мурзы неожиданно расплылось в улыбке: в комнату, мягко покачивая бедрами, вошла персиянка, выставила на стол чашки, кувшин с холодной водой. Воздух наполнился горьковатым горячим ароматом. — Выдели десяток нукеров в сопровождении моей ключнице, уважаемый Гирей-бей. Ей необходимо совершить много покупок.

— Пусть она передаст моему сотнику, Аязу, что я приказал дать ей охрану.

— Благодарю тебя, бей, — Кароки-мурза поднял со стола одну из широких глиняных чашек, сделал маленький глоток. Потом наполнил холодной водой деревянную пиалу. Привередничать не приходилось — теперь не скоро доведется поднести к губам тонкий китайский фарфор. — На наши земли пришла большая беда. Язычники посмели вторгнуться в древние мусульманские земли, предав огню наши дома и кочевья. Видно, Аллах прогневался на нас за леность нашу и бездеятельность, на попустительство неверным, которые все ближе и ближе подступают к границам правоверной Османской империи, которые поработили братьев наших в Казани и Астрахани.

— Но, уважаемый Кароки-мурза, — опять начал говорить Гирей, но хозяин опять остановил его, вскинув свою руку.

— Я знаю… Так вот. В годину эту тяжкую, когда народ крымский, подданные великого нашего султана Селима обливался кровью, крымский хан Сахыб-Гирей предавался неге в своем дворце возле Чуфут-Кале и никак не препятствовал язычникам. И только мужество друга моего, бея Девлет-Гирея, позволило изгнать неверных из крымских земель, побив многих из них, освободив скот и полонян, и захватив немало оружия.

— А-ага… — до Гирей начал доходить сокровенной смысл услышанной речи.