Слово шамана (Змеи крови)

— Что же, я очень рад вашей уверенности, уважаемый Кароки-мурза, — поднялся гость и протянул османскому наместнику свои четки. — Примите этот скромный подарок, дорогой единоверец. Поверьте, подобные четки встречаются очень редко. И если вы увидите их у кого-то еще, то… То может быть, это буду я. И большое вам спасибо за кофе.

— Кофе! — спохватился хозяин. — Сейчас…

— Ни к чему, уважаемый Кароки-мурза, — остановил его гость. — Беседа с вами доставила мне куда большее удовольствие, нежели любое возможное угощение. И… и не нужно вам будущим летом покидать этот прекрасный полуостров. Честное слово.

Глава 4. ФИРМАН

Боевая галера османской империи: черная, низкобортная, узкая и длинная — двадцать весел с каждой стороны, шесть хищно смотрящих вперед крупнокалиберных бомбард на носу, над окованным железом тараном — прошла через узкое, с поворотом, горнило бухты, осторожно обогнула две торчащие из воды обугленные мачты и нацелились тараном на скальный отвесный берег порта. Деревянные лопасти, последний раз ударив по воде, поднялись в воздух, замерли, роняя на спокойную гладь жемчужные капли, после чего весла с грохотом втянулись в отверстия на бортах.

Галера тем не менее продолжала двигаться вперед, постепенно теряя скорость. Рулевой с силой навалился на кормовое весло, не столько поворачивая, сколько гребя им, ускоряя поворот — и вот уже судно повернулось боком к причалу, каковым после пожара стала служить сама скала, отвесно обрывающаяся глубоко в воду, и очень медленно накатывается на нее. Полуобнаженные моряки торопливо выбросили за борт несколько деревянных чурбаков на длинных веревках, не давая корпусу ободраться о камень, выпрыгнули на берег, торопливо разматывая веревки.

С грохотом упали на берег сходни, двое одетых в рубахи и шаровары слуг вывели по толстым доскам тонконого вороного жеребца, тут же принялись его седлать. Следом сошло еще несколько коней — но этих вели уже вооруженные ятаганами воины.

Последними на сходнях появились пятеро сипахов в обычных арабских доспехах: островерхие шлемы, кольчужные рубахи с вплетенными в гибкую броню большими округлыми дисками на груди и продольными пластинами на животе; обшитые железной чешуей, похожей на большие медные монеты, подолы и короткие рукава. На поясах висели кривые сабли и длинные кинжалы — копья и небольшие легкие щиты ожидали османских рыцарей у седел.

Поднявшись на коней, кавалькада сорвалась с места и помчалась через город, нещадно сбивая с ног зазевавшихся людей, да еще и огревая их плетьми, дабы в следующий раз были внимательны и почтительны.

Охраняющие ворота янычары не только не попытались задержать всадников или хотя бы узнать, кто они такие — воины дружно навалились на груженую изюмом и вяленой рыбой повозку, оказавшуюся на дороге, сворачивая ее в сторону, после чего вытянулись в струнку, выпятив грудь. И только когда сипахи умчались вверх по дороге, один из янычар почтительно пробормотал, глядя им вслед:

— Султанский гонец прибыл…

Тридцать верст — смешное расстояние для застоявшегося коня арабской породы, и гонец преодолел его широкой рысью всего за пару часов, вскоре после полудня спешившись у окаймленного двумя высокими, островерхими минаретами желто-коричневого ханского дворца.

Стоящая у дверей стража, нутром учуяв важного гостя, посторонилась, пропуская сипахов внутрь.

— Где хан? — одними губами спросил начальника караула один из гостей.

Десятник, кивнув, первым побежал вперед.

По счастью, Сахыб-Гирей в этот час не нежился в гареме, не спал, и попивал кофе. Он как раз собрал свой диван — калги-султана, калмакана, гурэддина, верховного муфтия, кырым-бека рода Шириновых, самолично Барын-бека и Аргин-бека и двоих богатых греческих откупщиков.

Охраняющая покои стража крымского хана так же догадалась не вставать на дороге османских рыцарей, и сипахи без стука ворвались в усыпанную подушками комнату.

Над диваном повисла мертвая тишина. Первый из вошедших сипахов расстегнул поясную сумку, извлек из нее деревянную трубку, закрытую крышкой и запечатанную воском со свисающей печатью, почтительно поцеловал и двумя руками протянул Сахыб-Гирей.

— Великий султан Селим, сотрясатель вселенной, мудрейший и величайший посылает тебе свой фирман, уважаемый хан.

Сахыб-Гирей, в чьих жилах смешалась кровь генуэзских поселенцев, русских невольников и татарских завоевателей, давших новому народу свое имя — черноволосый, кареглазый и светлокожий, поднялся навстречу, с поклоном принял письмо и тоже почтительно поцеловал футляр. Годы иссушили хана, успевшего дважды побывать на троне Казанского ханства и почти треть века — на крымском престоле. Он стал худощавым, щеки ввалились, лицо покрылось мелкими морщинами, веки казались пергаментными и полупрозрачными. Но суставы его по-прежнему оставались подвижными, а разум еще не покинул старое тело.