— Я всю жизнь шел к этому. Я смешал свою кровь с кровью орков, дабы заручиться их помощью. Я продал душу, дабы эти свиньи пошли на смерть ради меня… или хотя бы ради еще одной понюшки
Тонкая струйка крови зазмеилась из-под ножа по горлу эльфийки. Ватгиль, зачарованно глядя на лезвие стоула, сделал широкий шаг к Лосдраугу, наверное мысленно ступая на
И вот именно в этот миг моя стрела с дробящим чмоканьем врезалась в череп убийцы, как раз туда, куда я и метил — прямо в глаз Лосдрауга. Эльф рухнул на землю, заваливая с собой и девушку. Ватгиль, подскочив к ним, ногой выбил нож из рук умиравшего, рывком поднял девушку, прижал ее к себе.
Не спеша я вышел из-за кустов и направился к влюбленной паре, не забыв на всякий случай снова зарядить лук. Оз и Пинвол уже стояли около них, я молча встал рядом.
Посреди зеленой поляны, обезображенной кровью и трупами, на которые уже садились зеленые мухи, среди запаха смерти, под священным оком стояла сама Любовь.
Он держал ее в своих объятиях, крепко прижимая к себе. Слезы радости текли по щекам изгоя, смешиваясь с кровью любимой. Весь мир перестал существовать для него, кроме того маленького пространства, где царили нежность и конец разлуки.
— Йавиэвэн, Йавиэвэн… — шептали губы, когда они касались любимого лица. — Йавиэвэн! — пело его сердце.
Эльфийка смотрела на него глазами, в которых бродил туман любви. Он схватил ее за руки, стал целовать их и прижимать к своим щекам.
— Йавиэвэн, любимая, — сердце эльфа готово было разорваться, — скажи, скажи что-нибудь! — Ватгиль просто задыхался от нахлынувших на него чувств. — Родная, милая, скажи что-нибудь, не молчи…
Прекрасная Йавиэвэн молчала, глядя в глаза возлюбленного. Ее грудь тяжело вздымалась, глаза блестели. Она обвела нашу компанию мутным взглядом, коралловые уста разомкнулись, и мы услышали голос ватау — птицы любви, поющей только один раз в своей жизни:
— Вау! Какие мальчики!..
Когда надышавшуюся фалом Йавиэвэн наконец откачали, когда Ватгиль вернулся к нам из истерики, а Пинвол перестал ржать, как лошадь, Большой Оз спросил:
— Так нам нальют или где?
Гуляли на свадьбе эльфов недели две. Пиво, эль и вино лились рекой. Два примирившихся клана, поняв, в чем суть да дело, быстренько добили остатки орков и гоблинов (вот где Оз отвел э-э-э… душу!) и радовались жизни напропалую. Короче, к концу гулянки были вынуждены объявить еще о нескольких свадьбах.
Больше всего на этом пиршестве оторвались я и Оз. Если я пил много и раза четыре терял и находил себя только под вечер следующего дня, то что можно было сказать о тролле, глотка которого была предназначена природой специально для питья.
Ладно, все это было! Но прошло… Праздник кончился. Ватгиль с головой окунулся в дела племени и семейного быта. Пинвол, став правой рукой вождя, носился как угорелый между кланами, помогая Ватгилю разрешить старые обиды и т. д. Большой Оз в последний день свадьбы так укушался (и это не считая того, что было выпито до этого), что не мог подняться целую неделю.
После очередной неудачной попытки привести тролля обратно в наш мир за час до отъезда я пришел к Ватгилю. Молодой вождь был полон забот, но меня таки принял.
— О Лукка, друг мой и друг эльфов! Что хочешь от меня и племени лесного? — закатил он речугу в духе этикета вождя эльфов.
— Да я это… — почесал я затылок, не зная, как понятнее объяснить вождю свои тревоги. — В общем, у меня это… просьба.
— Проси, что хочешь, ибо нет тебе отказа. Ведь эльфам помог ты войну закончить.
Его говор, в смысле наречие, потихоньку начал выводить меня из себя.
— Ватгиль, ты можешь без этих… ну, говорить нормально, а?
Эльф стрельнул глазами — нет ли кого — и продолжил:
— Лукка, у тебя проблемы? Что надо сделать? Говори.
— Уф, — выдохнул я с облегчением. — А что говорить?! Я сейчас уезжаю, а мой дружок тролль до сих пор пьян.
Ватгиль улыбнулся.
— Я тебя хочу попросить. Когда он проспится, ты это, отправь его домой.
— Это есть вся твоя просьба? Я вздохнул:
— Ватгиль,
Эльф встал со своего кресла из резного дуба, подошел ко мне, обнял за плечи.
— Друг мой, для
— Ватгиль, прошу тебя, сделай это точь-в-точь, как я сказал, и, что самое главное, — не ради меня.
— А ради кого же? — удивился вождь.