И с тем же успехом уже известный нам педантичный охранник мог бы в тот день быстрее выпить свой послеобеденный чай и, пока Витек покупал билет, оказаться на перроне, с которого отправлялся скорый до Варшавы. Увидев бегущего с неудобной, болтавшейся на плече сумкой, он - по долгу службы, из уважения к порядку, но и желая добра догонявшему поезд парню, - встал бы сперва к нему спиной, а когда тот приблизился, внезапно обернувшись, поймал бы его в раскрытые объятья. Витек задыхался бы от ярости. А охранник внимательно бы к нему присмотрелся. "Вы тут намедни нужду справляли, - сказал бы он, - а теперь ишь чего надумали - на ходу в поезд вскакивать". Но охранник пил чай по обыкновению долго. Заметим, что ни время чаепития, ни момент отправления поезда от Витека не зависели. Он пришел на вокзал в определенный час, в определенную секунду; дальше все могло сложиться по-разному. Но сложилось так, как сложилось, и он вскочил в поезд. Ну ладно.
Витек помахал отдалявшейся Лодзи. Верно, думал, что никогда уже сюда не вернется, и, тяжело дыша, в поезде, который сумел догнать и который теперь увозил его из города, пальцем начертил крест на запотевшем от дыхания стекле. Хотя город этот по сути не сделал ему ничего плохого, он вполне мог так думать, потому что надеялся, именно надеялся, а не предчувствовал, что там, куда он едет, ему удастся обрести то, что мы называем смыслом и что теперь для него означало новый, еще неведомый образ жизни. Допустим, так он думал. Это вполне вероятно, раз он машинально начертил крест на запотевшем от собственного дыхания стекле.
Поездом, как всегда, в Варшаву ехало много народу.
В тамбуре последнего вагона, глядя, как Витек рисует крест, усмехнулся Вернер. Ему было за пятьдесят, он закуривал сигарету "Спорт". Не вскочи Витек в этот поезд, он никогда бы не встретил Вернера, а Вернер, должно быть, расположился к нему, увидев, как он бежит, тяжело дыша, а потом рисует этот крест. "Вам повезло, - сказал он. - Могли ведь и не успеть". Витек кивнул без особой уверенности; так они познакомились. А потом молча сидели друг против друга. Вернер что-то записал в истрепанном блокноте, может, о странноватом парне, зажатом между двух дюжих мужчин. У парня был затуманенный, абсолютно отсутствующий взгляд. А может - кто его знает? - запись эта касалась Витека, хотя, скорее всего, ни к парню, ни к Витеку она не имела никакого отношения. Перед Скерневице парень вдруг вскочил, но один из мужчин быстрым, привычным движением усадил его на место. Спустя минуту ситуация повторилась.
- Да бросьте вы, - сказал Вернер, - ему же в уборную надо.
Мужчины глянули в их сторону, но парню позволено было выйти. Когда поезд остановился, Витек пошел за ним следом и сказал ему, выходившему из туалета: "Мотай отсюда". Парень посмотрел на него и молча вернулся на свое место меж двух опекунов, проигнорировав глупое предложение обрести свободу.
- Что, не пожелал бежать? - усмехнулся Вернер.
Оба уже поняли, что парень - наркоман; поговорили немного о свободе: Вернер утверждал, что люди порой не хотят свободы, добровольно от нее отказываются, и объяснил Витеку, улыбаясь то ли сам себе, то ли своим воспоминаниям, что такого рода случаи описаны Кафкой. Кафка считал, продолжал Вернер, что есть люди, об истинных потребностях которых власти знают лучше, чем они сами. Все это время Вернер держал во рту незажженную сигарету и, когда в ходе разговора Витек спросил, почему он не курит, ответил, что это купе для некурящих.
Только на вокзале в Варшаве до Витека дошло, насколько бессмысленным был его внезапный, неподготовленный приезд в Варшаву. Дяди, которого он никогда в глаза не видел, дома не оказалось, он на несколько лет уехал в Иран строить какое-то предприятие, и Витек, едва успев разогнаться для новой жизни, вынужден был затормозить. Вернер стоял у телефонной будки, слышал разговор, видел, что Витек пал духом, и предложил ему ночлег. После минутного колебания, вызванного, как правильно расценил это Вернер, страхом перед такого рода знакомствами - в поездах, на вокзалах и в барах, - Витек с облегчением согласился. Здесь же им встретился Бузек - человек крепкого, может, даже слишком крепкого телосложения, который будет играть важную роль в этом повествовании. Он спросил, из Лодзи ли поезд, они подтвердили; судя по всему, он пришел встретить кого-то, но не дождался. Направляясь к автобусу, Витек увидел, как Бузек со злостью пнул багажную тележку, которая покатилась к краю платформы и чуть было с нее не свалилась.
В квартире, состоящей из большой комнаты и маленькой кухонной ниши, Вернер выпил чекушку, явно не первую в своей жизни. После третьей, кажется, рюмки, он принялся рассказывать о себе, почувствовав, верно, что этот светлый паренек будет слушать его с интересом и, возможно, даже что-то поймет. Так на самом деле и было. Вернер был удивительным человеком, а его жизнь оказалась еще интересней его самого.
Он ходил, сгибая ноги в коленях, щадя ступни, отбитые в начале пятидесятых.