Лодзь готовилась к приему Харриса — известного английского целителя. Марек предложил Витеку поработать в общественном комитете, который организовал приезд. Харрис принимал пять тысяч больных ежедневно, собирался пробыть здесь три дня, так что надо было сперва выбрать пятнадцать тысяч из значительно большего числа страждущих, а затем с точностью до минуты препроводить их к Великому Целителю. На каждого пациента Харрис отводил по несколько секунд. Организаторы-добровольцы и члены комитета трудились не покладая рук. Одна группа занималась непосредственно больными, другая — пропусками; кандидаты в пациенты представляли медицинские справки, каждому больному назначалось точное время приема, причем в график включались и те, кого привозили из больницы на «скорой», и те, кого доставляли на носилках. Витек столкнулся с таким множеством человеческих трагедий, таким множеством людей, нуждающихся в помощи и надежде, что самозабвенно взялся за работу. Как член штаба, он получил два номерка с правом посещения целителя и не знал, что с ними делать.
Тетка, верная своим принципам, категорически отказалась — она считала происходящее данью суевериям, а Харриса шарлатаном, — и Витек отдал оба номерка спокойной сорокалетней Катажине, рассудив, что, постоянно занятая лечением людей, она сможет распорядиться ими с наибольшей пользой.
Когда Харрис уехал, Витек ощутил пустоту. Он обратился в службу занятости, и ему предложили работу санитара, дав понять, что, имея за плечами четыре курса мединститута, он сможет выполнять и более серьезные обязанности. Но Витек не захотел возвращаться к тому, от чего недавно бежал и во что давно уже не верил. Он пошел работать в типографию. Пустоту, как видно, ощутил не он один из тех, кто занимались Харрисом. Однажды Марек с товарищем принесли ему домой большую пачку. В ней оказались книги; спустя несколько дней они втроем должны были развезти их по стране. Витек воспользовался свободной субботой и отвез книги в Санок. Принял их похожий на хиппаря парень, который вот уже несколько лет как поселился в Бещадах. Витек пробыл у него воскресенье, увидел, как люди, не так давно покинувшие город, пытаются в глуши найти подходящий для себя образ жизни: кто-то разводит овец, кто-то подался в дровосеки. Поговорив с ними, Витек понял: то, что они делают, подходит только им. Признав, что жизнь этих людей красива необычайно и их тяжкий труд достоин уважения, Витек ночным поездом уехал оттуда.
В нем крепла уверенность, что кто-то ждет книги, которые он развозит. Это приносило удовлетворение. Поскольку работал он в типографии, возникла идея поручить ему печатать книги. Витек согласился. Он познакомился с сыном своего декана, который, впрочем, уже не был его деканом, поскольку Витек спустя год не вернулся в институт.
При этом он по-прежнему хорошо относился к декану и не любил, когда его сын, осуждая отца, бросал резкие слова в его адрес. Витек не был столь ригористичен и принципиален. Когда типографию неожиданно прикрыли, обнаружилось, что Витек, хотевший продолжить свою нелегальную деятельность, не может ни у кого узнать адрес другой типографии. Еще он заметил, что на встречах — на них пели песни под гитару и читали стихи — все меньше людей выказывают ему дружеское расположение.
Примерно тогда же он решил окреститься. Что именно подвигло его на это, Витек точно не знал: то ли зрелище великого страдания, которое ему довелось наблюдать в очередях к Харрису, то ли разговор о Боге тогда, на аэровокзале, а может, и то, что однажды, придя на могилу отца, он увидел склонившуюся над соседним холмиком молодую женщину, которая долго молилась, а потом распрямилась с просветленным, спокойным, невольно приковывающим внимание лицом. Он преодолел много трудностей, окрестился и, когда остался один в костеле, начал, опустившись на колени, молиться — по сути, впервые в жизни.
— Я сделал все, — вполголоса обратился он к Богу. — Окрестился. Теперь я здесь. И прошу Тебя: будь! Только об одном и прошу Тебя: чтобы Ты был. Никогда ни о чем Тебя не стану просить, только будь!
На одной из вечерних встреч, в большой квартире психиатра, где сильным голосом пел песни щуплый блондин, он увидел темноволосого парня, своего сверстника. Когда тот в толчее проходил мимо него, Витек тихо его окликнул: «Даниель…»
Юноша остановился. Он не узнавал Витека, но это и вправду был Даниель. Они вспомнили летний лагерь, Краснуху и молодую воспитательницу; по лицу Даниеля было видно, что все это ожило в нем; вышли они, как и положено, порознь, Витек немного подождал на углу и увидел подходящего к нему Даниеля с женщиной лет тридцати.
— Моя сестра, — сказал Даниель.
— Вера, — сказала женщина.
— Витек, — сказал Витек.