Случай для психиатра

— Но рослый и сильный, способный на большее, чем его сверстники, мэтр. Прекрасный принц для этой Золушки. Источник ее вдохновения. И как только пересеклись их пути, она переменилась, обреченная на прозябание, решила высоко взлететь. Я нахожу это достойным умиления.

— Я мог бы согласиться с вами, господин председатель, если бы эта шлюха умерла в своей постели от коклюша или не знаю какой еще болезни, убившей девушку в «Истории любви». И если бы она носила фланелевую сорочку и сжимала библию, испуская свой последний вздох. Но если вспомнить, что она умерла от пули 38-го калибра в ванной комнате обвиняемого и была одета как звезда порнофильма, я не способен разделить ваши чувства.

— Не я здесь обвиняемый, мэтр.

Гольд быстро повернулся на месте и встал лицом ко мне.

— Ну что, Хаббен, может, вы нас немного просветите? Эта шлюшка с Фледжер-стрит столкнула вас с пути ударом сапога столь сильно, что вы пали ниже некуда. Тридцать лет спустя она чудесным образом объявляется в вашем отеле в Копенгагене, Бог весть откуда. Светская дама. Богатая. Начитанная. И кажется, единственная вещь, которая сидит у нее в голове с давних пор, это как вы с ней, взявшись за руки, идете по дороге к заходящему солнцу. Давайте, Хаббен, объясните нам. Что произошло?

Что произошло? Боль детства от рождения, распустившаяся, как ядовитый цветок, в том месте, куда медик страховой компании постоянно стучал пальцем… «Duodenum, — твердил он, — стресс действует, как наждачная бумага». И как он был прав! Теперь наждачная бумага перешла в атаку на все тело. Прилив, отлив. Прилив, отлив. Боль как волна, невыносимая в прилив и чуть отпускающая в отлив.

Вот что тут происходит, мэтр. Ну что, вы довольны?

— Оп-ля! — восклицает Вивьен.

Я открываю глаза. Занавеси задвинуты не полностью; бледное датское солнце просачивается сквозь них. Вивьен стоит рядом с кроватью и наблюдает за мной. Ее ночная рубашка на полу, рядом с моим одеялом. Она спрашивает:

— Ты позволишь воспользоваться твоей зубной щеткой?

— Боже! После подобной ночи ты спрашиваешь позволения?

— Простая вежливость. Знаешь, у тебя действительно помятый вид. Вся страсть ушла.

— Не совсем.

— Приятно слышать, чудо мое. У нас в запасе длинный день.

— Боюсь, что нет. Я здесь по делам, а дела уже закончены.

— Те, что связаны с Грандалем, а не со мной.

— У меня забронировано место на самолет в полдень, рейс на Нью-Йорк.

— Но заказ можно отменить. Ты ведь знаешь, что я лекарство, в котором ты уже давно нуждаешься, дорогой. И лечение только началось.

— Сожалею, Вив. Невозможно.

— Мучает совесть?

— Называй это как хочешь.

— Ты хочешь заставить меня поверить, что действительно напичкан всеми этими религиозными заповедями и псалмами, которые твоя дражайшая матушка заставляла тебя петь? А слюнявые поцелуи, которыми она одаривала тебя, когда ты шел в воскресную школу? Но теперь, Бубба, ты взрослый мальчик.

— Это я давно знаю.

— Потому ты, наверное, не думаешь, что Богу нечего больше делать, как считать твои смешные грешки, а?

— Ты хочешь посмеяться?

— Боже мой, я всего лишь хочу, чтобы ты ответил мне с большей убежденностью.

Ужасно, но она меня возбуждала. Не только потому, что стояла передо мной совершенно нагая, великолепная Церера, радостно ожидающая изнасилования, но еще и потому, что мы, кажется, настроены на одну и ту же эмоциональную волну. Я дошел до того, что полюбил ее сарказмы — живые, грубые, молниеносные; легкость слов скрывает трудность чувств.

Я поднимаюсь, усаживаюсь на край кровати.

— Вив, кроме смеха…

— Кроме смеха, дорогой, я думаю, что достойна того же, что и Карен. Или Рапунзель.

— Рапунзель?

— Да. Не прошло и двух недель. Очаровашка из Лондона с гнездышком любви на Керзон-стрит. Малышка с накладными волосами.

— Кристел! Как, черт возьми, ты можешь быть в курсе?

— Близость. Нью-Йорк, Париж, Лондон, — куда едешь ты, там и я. Я удивляюсь, что ты никогда не чувствовал моего дыхания за спиной.

— И ты все время была так близко от меня?

— Иногда так близко, что если бы ты обернулся, то погрузился бы в мой взгляд.

— Тогда почему ты ждала до сих пор, чтобы появиться?

— Потому, что необходимо было дождаться удобного момента и места действия. Потому-то ты был далек, так далек от твоей обожаемой женщины — пожирательницы мужчин. Потому-то ты и закончил тем, что понял — она была больше, чем пожирательница мужчин.

— Но те два дня, что я провел с Кристел…

— Нет, ты еще не был вполне готов. Она слишком походила на девушку, на которой ты женился. Миленькая, маленькая, кокетливая. О! Конечно, ты чувствовал себя бубновым тузом, но всегда прикупал одно и то же. Для меня это не годилось. Но когда ты открыл, что Карен нашла отклик в твоей душе, настал час моего появления.

— Черт побери, я начинаю думать, что ты пустила Карен по моему следу в Тиволи, как приманку.