Мурад мечтал найти при шмоне что-нибудь выдающееся вроде пистолета, гашиша или героина, но такое случалось редко. Одну историю старослужащие всегда рассказывали новобранцам: как десять лет назад Колян Мыло пытался пронести в жилую зону не что-нибудь, а самодельный, но настоящий автомат, сработанный под "Узи" и стрелявший мелкашными пульками. С какой целью матерый блатарь так и не сказал, хотя запрессовали его мощно: много здоровья потерял. Добавили два года - и в "крытку", в Златоуст... А вычисливший Коляна боец (салабон, первогодок!) получил медальку, поехал домой, в отпуск... И ещё был случай: трое зеков рыли подземный ход из литейного цеха; почти прорыли, но их сдал цеховой шнырь. Тут, правда, никто медальки не получил, да и шныря пришлось в виде поощрения срочно этапировать в другую зону. Но если бы солдат или прапор нашел такой ход, то уж точно, наградили бы сполна.
Мураду очень хотелось думать о Ташкенте, а мысли лезли в голову все больше местные: побеги, шмоны, караулы, этапы. Хотелось жары, дыню, а лицо обжигал морозный ветер; нижняя сволочь предлагала сало, от которого Мурад, впрочем, не отказался бы. Но у нижних на самом деле никакого сала не было, так они оскорбляли его, Мурада, веру. И хотя он ни разу не был в мечети и не верил ни в какого аллаха - все же городской, ташкентский, и восьмилетку в Москве окончил - но ненавидел нижних за эти шуточки, которым обычно придавалась форма якобы серьезного разговора. Опасный народ, очень опасный.
Мурад почувствовал, как кончики пальцев в валенках медленно обрастают каменной болью. Это обрадовало его как признак: вот-вот должна была явиться смена: разводящий сержант Жуков и боец Кондратюк, здоровенный воронежский хохол, носивший зекам чай. Вот Кондратюк за деньги, наверное, и автомат принес бы... Или героин. Надо бы за ним проследить, вдруг и вправду представится случай такой. Мурад снова стал мечтать: как он ловит Кондратюка с героином, гашишем, автоматом - и едет с медалью домой, в Ташкент, и сидит там в кресле, смотрит видак, кушает дыню, персики, плов, инжир. Жаль, нечего привезти в подарок отцу, матери, брату Фариду, сестре Гюле; одни зековские поделки: шкатулки, портсигары и неприличные деревянные и эбонитовые штучки вроде мундштука в виде бабы - сигаретка вставляется прямо в...
- Ну что, Хабибулин, опупел тут совсем? Иди, грейся...
Сержант Жуков похлопал Мурада по плечу.
- А ну, сюда подойди, воин! - сказал улыбающийся Кондратюк. Он лицо ничем не обматывал, нарочно обветривал кожу для здоровья.
Мурад сделал два шага, и Кондратюк легонько ткнул его кулаком в солнечное сплетение.
У Мурада все закружилось перед глазами, белое почернело, превратившись в негатив.
- Ишь, блин, заховался как Гюльчедай! - засмеялся Кондратюк. - Смотри, запишем в 9-ю бригаду!
(К 9-й зековской бригаде были приписаны "петухи", "обиженные", да ещё их в зимлаговских зонах почему-то называли "военными"...)
- Пост сдаль, - сказал, отдышавшись, Мурад.
- Давай, чеши, - лениво ответил Жуков. - Я за тобой. Сейчас чайку хлебну...
Он достал из подсумка старорежимную кефирную бутылку, обмотанную тремя слоями портянок для сохранения тепла, отпил из неё немного и передал Кондратюку.
- С водярой? - спросил тот, предвкушая радость от горячительного.
- Не, со спиртиком... Один к трем. Коктейль "Россомаха".
Кондратюк тоже отхлебнул, но постарался обойти сержанта по глоткам. Жуков быстро выхватил у него бутылку.
- Ты, боец, не груби, - сказал он веско. И добавил, обращаясь к Мураду. - Тебе не предлагаю, ты ж мусульман...
Мурад сглотнул слюну. Если бы Жуков предложил, то он бы не отказался. А теперь нужно было держать свой понт...
У Кондратюка шинель вздулась, будто под ней было пузо. На самом деле он снова принес чай на продажу: через четыре месяца дембель, надо готовиться.
Солнце уже упало за тайгу. Стало быстро темнеть, включились прожектора освещавшие предзонники и запретку. Одних заключенных вывели в жилую зону, а других - в промку: литейный и сборочный цеха работали в три смены, зона вступала в рынок с дешевыми черными сковородками, конкурируя со знаменитым, но дорогим "Тефалем".
Мурад медленно, с достоинством, спустился вниз - и быстро побежал к вахте, потому что пальцы на ногах уже перестали болеть, как будто вовсе исчезли.
Вслед за ним спустился и Жуков: с ещё большим достоинством, да и к вахте шел так же медленно, испытывая удовольствие от мороза, чая, спирта.
ЧИФИР ДЛЯ МОНГОЛА
- Ну и Ташкент тут у нас! - радостно произнес первый из зеков, вошедших в барак. Это был Ванька Одесса, настоящий одессит.