Случай из жизни государства (Эксперт)

Послышались гулкие шаги, и к шаховской шконке приблизился "мужик" Фонтан, ч-ский убивец "по пьянке", очень шебутной и хваткий на любые знания. Черпал он их в основном из ежевечернего коллективного решения кроссвордов, к которому привлекался и Шахов - как "начитанный".

- Ты, Шах, не трекаешь? Правда?

- Что - трекаешь?

- За баклана.

- Зуб даю, - по-блатному сказал Шахов, поднес к губам ладонь с отставленным большим пальцем и сделал резкое движение - будто и вправду выдергивал этим пальцем зуб.

- Да верю... - пробормотал Фонтан. - Только вот зачем я тогда на вятской пересылке одному ботанику в нюх дал... за птицу. Рыба, говорю ему, и - все!

- И пингвин, - сказали из угла. - Тоже рыба.

- Ты заглохни там, дурак! - возмутился Фонтан. - А то и тебе в нюх!

По зоновским понятиям это был уже "косяк", оскорбление без правил, поэтому зек Затырин (не фамилия, а кличка), шутивший из угла, решил пресечь Фонтана.

- Дурак у меня между ног. А насчет нюха - давай, пробуй...

Фонтан решительно пошел в угол. Через мгновение там послышалась глухая возня, и в проход между шконками выкатился клубок двух тел, извивающихся и бьющих друг друга руками и ногами.

- Ты не борись, понял! Вставай, баклан, махайся! - кричал Фонтан, пытаясь вырваться из цепких объятий соперника. - Чего ты борешься, а?!

Но Затырин, занимавшийся в юности классической борьбой, не выпускал Фонтана, ломал его. Остальные молча наблюдали, не вмешиваясь, ибо таков был закон, порядок.

Шахов все же решил пресечь кровопролитие - пока ещё слабое: у Фонтана текла кровь из носа, пару раз сильно прижатого к полу, а у Затырина были разбиты губы с первого удара.

- Хватит, мужики! - сказал он, подойдя к дерущимся. - На вас же люди смотрят. Земляки, называется...

Затырин и Фонтан действительно были "полными земляками" по вольной жизни: родились в одном городе Ч. и даже работали в одном цеху на тракторном заводе: правда, тогда не знали друг друга. Но на слова Шахова они не обратили никакого внимания, продолжали месить друг друга на дощатом полу барака.

- Вы ж русские люди! - заорал Шахов. И добавил: - Век свободы не видать! - хотя и не был склонен употреблять жаргонные выражения, обходился нормальным языком.

У Фонтана взыграла совесть, хотя и отвечал он всегда насчет нее, совести, по-зековски: мол, там, где совесть была, нынче ... вырос. Было в этой поговорке нечто фрейдистское.

- Да отпусти, отпусти! - заорал Фонтан на Затырина.

- А биться будешь?

- Мы ж русские люди, а туда же, колотим друг друга. Слышал, что Шах сказал?

- А что Шах, авторитет, что ли? - заворчал Затырин, все же отпуская Фонтана.

- Кто вам воще авторитет, рожи вы беспредельные? - послышался голос вошедшего в барак Рыжика. - Устроили бойню, балбесы, шоркаетесь по полу как тряпье, весь бутор на себя собрали, шныря без работы оставили!

Рыжик легонько пнул Затырина носком утянутого и начищенного до блеска "блатного" ботинка.

- Рыжик, зачем ногой? По масти не положено, по понятиям нельзя, что я, этот, как его?... - загундосил оскорбившийся Затырин.

По лагерным законам ногами полагалось бить только сук, козлов и петухов, а "мужику" можно было заехать по роже кулаком.

- Да я что, бью тебя? - засмеялся Рыжик. - Если я тебя буду бить, дядя с мельницы... А потом, ты ж валяешься, как гнида, на полу. Вставай скорым ходом, борзота.

Затырин встал и, быстро развернувшись, чтобы ненароком не получить от Рыжика достойную мужика оплеуху, отправился в угол к своей шконке. Неожиданно заорал репродуктор; замкнулись от сотрясений драки какие-то неведомые контакты, и из динамика полилась песня - из модных, когда ударные выстукивают в темпе четырехтактного двигателя внутреннего сгорания. Не дойдя до шконки Затырин пустился в пляс. Каблуки его рабочих ботинок выделывали гораздо более сложные узоры, нежели те, что неслись из репродуктора, промежутки разделялись витиеватой дробью, похожей скорее на пение

- Ну че, посредник, рамсы разводишь? - хлопнул Рыжик по плечу Шахова. - Пойдем, "купца" замутим с грохотульками.

Грохотульками назывались твердокаменные конфеты типа драже, посыпанные то ли толченым кофе, то ли какао. Это был продукт, всегда имевшийся в наличии в зоновском магазине. В брежневские времена килограмм стоил ровно 1 рубль. Грызть их было невозможно, и рассасывались они не менее получаса: именно поэтому все зеки брали грохотульки к вечернему, средней крепости, чаю, именуемому "купцом", "купеческим"; этих конфет хватало надолго, было чем подсластить горькую жизнь.

У Рыжика не было "шестерки", как у Монгола, и чай он заваривал сам, из некоего недоверчивого принципа.

Через полчаса Шахов, прихлебывая "купца" и перекатывая во рту грохотульку, слушал Рыжика.