Случай из жизни государства (Эксперт)

Одновременно с интересом к формам общественной жизни и к её изменениям у Монгола возник интерес к самому себе. Не то чтобы он вдруг возлюбил себя (никогда не любил особенно), а просто жалко стало - и не теперешнего, взрослого, а того пацана Леху, что сиживал когда-то в голубятне, гонял мяч и шайбу, прогуливал уроки и мог однажды повернуть не налево, как случилось, а направо - как хотелось. Мать, конечно же, мечтала видеть его не вором, пусть и "в законе", а флотским офицером, подобно покойному деду по отцу Алексею Фомичу, инженер-капитану первого ранга, зачинателю советских авианосных кораблей. "Будешь, Алеша, на всем готовом: и одежка и кормежка", - приводила веские доводы мать. - "Дедушка во время войны был сыт, одет и обут, не то, что мы здесь, в эвакуации." Правда, Серафима Николаевна не поминала о трех ранениях "сытого и обутого дедушки", а также о том, что, сопровождая на эсминце печально известный конвой PQ-17, Алексей Фомич был выброшен взрывной волной за борт в ледяную воду и провел в ней более трех часов. Лишь могучие запасы организма и жизнелюбивая вятская кровь не дали окоченеть до смерти. Монгол частенько думал об этом - то в БУРе, то в ШИЗО - внутренне изнывая до отчаяния от голода и холода. "Дед, наверное, застрелился бы, если бы дожил до моих отсидок. И меня бы грохнул недрогнувшей рукой."

Все эти мысли неслись со скоростью экспресса "Москва-Питер". Монгол давно уже думал не словами, как бы "читая" или "проговаривая", а по-другому - невозможно было объяснить: как... За пять-шесть минут он успевал прокрутить невероятные объемы "оперативной" информации, проанализировать их и вынести решение. Еще быстрее "крутились" воспоминания; но тут с анализом было посложней, кто-то внутри начинал оспаривать результаты, растаптывал в прах аргументы. После этого ныло, как у старпёра, сердце, хотя Монгол на здоровье не жаловался, был крепок и закален.

Вернувшись к событиям, происходившим в зоне, Монгол не смог оценить их хотя бы с малой толикой логики. Никак не выходило, что подобный "хипиш" нужен "семерке": зона, конечно, малость покраснела, но не была, скажем, такой беспредельной как "пятерка", где нижние шконки продавались этапникам за деньги, отморозки отбирали посылки и передачи у бессловесных мужиков, а менты до смерти гноили в шизняках идейную отрицаловку. Здесь, на "семерке", он, Монгол, мог бы справиться с уклоном без всякого бунта. Ну, исколошматили бы пару "бугров", напрягающих работой; поджарили бы кого-нибудь из кухонного персонала; "зверьков" загнали бы дальше дальнего и все, песец! Никакого хипиша и кильдыма, мужики пашут, едят, пьют чай; блатота ест, пьет чай, бережет мужиков от "наездов" и паники; зона дает план; Хозяин добреет и держит на привязи кумовьев...

"Хорошо ему в Москве, - подумал Монгол о Вредителе. - Давай, Леха, организуй народ, дави, Монгол, шуми, действуй: деньги дадим... Держим на контроле Зимлаг."

Так и написал Вредитель в последней "маляве": "держим на контроле", будто он секретарь райкома или директор спецПТУ для малолетних и трудновоспитуемых, а не бродяга, арестант и и босяк, пусть даже и в законе...

Монгол вдруг понял, что бунт на "семерке" заказан Москвой исключительно из-за него, Монгола, что просто в других зонах и нет человека, способного своим авторитетом поднять блатных и мужиков на бузу. Ведь большинство знает, что такое зоновский или тюремный бунт, чем он кончается... За другим бы не пошли, даже за Рыжиком или за Кормой не пошли бы. Но, похоже, сейчас уже не идут и за ним, Монголом: сами по себе громят, режут, бьют, жрут магазинные продукты. Короче, все шло так, как и предупреждал его этот баклан-диссидент Шахов. Надо было прислушаться.

Он присел на корточки возле будки. Тузик бежал от барака со знакомой белой чашечкой. Из-под самопальной салфетки струился еле заметный парок.

Обгоняя Тузика промчались двое в несуразных чушковых "гнидах": один высокий, другой пониже. Монгол узнал "обиженных", Мариванну и Гулю. Гуля размахивал левой рукой, а правой прижимал что-то, находившееся под ватником. Петухи бежали к "зверинцу".

- Монгол, смотри! - вдруг завопил Тузик и махнул правой рукой вверх, чуть не уронив чашку с чифиром.

Алексей поднял глаза. В небе кружил дельтаплан, управляемый Ванькой-Балконщиком. Со стороны КПП стрекотнул АК-74, дельтаплан повело в сторону, но Балконщик выправил его и поднялся повыше. Вторая очередь его не достала, и вскоре летучий зек завернул на ещё один вираж, пытаясь выпрямить полет в направлении Чум-озера.

- Во дают! - восхитился Тузик, ставя перед Монголом чашку.

- Кому тюрьма, а кому мать родна, - согласился Монгол.

- Ему бы щас гранату какую - он бы пособил братве! - продолжал радоваться Тузик.

- Дай Бог ему живому слинять отсель, - махнул Монгол на Тузика рукой. - Ладно, чифирнем - и в промзону!

Он отхлебнул из чашечки пару глотков, передал Тузику. Тот тактично отпил положенное и задвигал левой ладонью, как бы обмахивая грудь: мол, все, хорош, больше не буду.