Случай на станции Кречетовка (СИ)

Гурьев Никита — кулацкий сын. Батяня громилы сельский мироед, урод хвастал бесчеловечными замашками родного отца. Мерину любо вспоминать, как тот унижал, изгалялся над голодным и безропотным людом. Когда раскулачивали захребетников, выгребали у них необъятные закрома, папашка с лютой злобой схватился за ружье… Ну, и боец чоновец, недолго думая, прихлопнул кулака. Разобрались быстро, семью Гурьевых с остатками скарба, переселили в степной Казахстан. Там Никита и покатился по наклонной плоскости, связался с такими же остервенелыми изгоями — воровал, грабил, ну и, естественно, сидел и не раз. Завидный силач от природы, громадного роста арестант резко выделялся среди ущербных зека. Законники положили на него глаз, использовали пудовые кулаки бугая в разборках, ну, и со временем, приблизили к себе. И стал Никита в «авторитете», паханы нарекли уркагана «Мерином». В разведшколу Мерин попал прямиком с острожной шконки. Тюрьма, со всем содержимым, в той неразберихе досталась немцам. Фрицы блатное «погоняло» менять не стали, немцы — тоже люди с понятием. А вот ребята-курсанты парни ушлые, встречались и сиделые. Уголовные бродяги и разъяснили недогадливым, казалось бы, «громкую» кличку здоровяка. Прозвали так не из-за избытка силушки, а по недостатку чисто мужичьих свойств. Баб мужик избегал. Вот и весь сказ. А так, ничего святого у Мерина нет — отпетый негодяй, к тому же упертый и злобный. Вот такого, по мнению Еремы, следует сразу расстрелять, пока не сбежал или кого не изуродовал.

Больше ничего путного Еремеев не сказал. Завтра Воронов, с легким сердцем, передаст предателя городскому следователю, и пусть тот крутит несостоявшегося вражеского офицера по мелочам. А вот к Мерину стоит зайти, и непременно ночью…

* * *

В темном сыром каземате, с маленьким в два кирпича окошком, Сергей с трудом разглядел притулившегося в углу диверсанта-громилу.

— Встать! — скомандовал Воронов.

— И не подумаю, нах… — хрипло проворчал, звякнув кандалами Мерин, и намеренно отвернул голову к стене.

— Выпендриваться будешь, контра! Что мозги отбило, ну, так быстро вправлю…

— Да пошел… — арестант пренебрежительно сплюнул на без того загаженный цементный пол.

— Караул, заправленный примус и винтовку со штыком — сюда, быстро! — крикнул в дверь Сергей.

— Зачем на… примус? — уже с удивлением, не выдержав интриги, вопросил Мерин.

— Учить порядку буду. Ты, жлоб, в кузне был? — получил хлесткий ответ.

— Чё… жарить будешь каленым железом? Ну, нет, лучше нах встану, — массивное тело, под тихий звон цепей, поднялось.

— Гурьев Никита, вор-рецидивист, изменник Родины, — понял, дубина, куда попал или нет? — с ехидцей спросил Воронов.

— Вложили сволочи, продали гниды поганые, нах, — амбал опять густо сплюнул на пол. — Да уж как не понять, дураку ясно — в родное чека нах…

— Ну, коли так, то и славно. Надеюсь, допетрил, что тут кишки наружу вывернут, коли молчать станешь?

— Не бери на понт начальник, ни таковских видали… По жизни клал на красноперых с прибором, на…

— Не хами парень! Молчал бы, тупорылый баран, «таковых» — уверен, еще не знал… не успел пока. Попал бы ко мне до войны, быстро бы ласты склеил… — помолчав малость, добавил глухо. — Или нет, стал бы инвалидом ползать по базарам, милостыню Христа ради просить. Еще не догнал… Ведь тебя, урода, не жалко… Будешь собственное говно хавать, коль прикажу! — и крикнул громко. — Примус, скоро ждать!

Запыхавшийся Тэошник внес начищенный примус, поставил на цементный пол, снял с плеча мосинку с примкнутым штыком и примостил в углу.

— Разжигай! — расторопный солдат быстро накачал резервуар горелки и поднес спичку, примус загудел.

— Ты че… взаправду пытать собрался? — прохрипел взволнованно Мерин.

— А то!

— Вот блядь! Охуели в доску… — диверсант добавил еще парочку цветистых выражений…

— За матерщину еще сильней причитается. Ну, никакой культуры, воспитывать придется, — усмехнулся Воронов, и азартно повел плечами. Взял винтовку, перекинул с руки на руку и стал нагревать трехгранный штык в свистящем веере огня.

— Ты того, начальник… что, нах, озверел совсем? Я ведь пленный, давай, нах, протокол веди…

А зачем бумагу марать? Да и какой хрен пленный… Так… предавший Родину кусок сраного дерьма. Запытаю и пристрелю разом, коли не поумнеешь! — Воронов продолжал деловито поворачивать штык в пламени горелки. — И на «вы» впредь общаться. Я тебе сегодня — царь и Бог! И хвати тут «на-накать» и «нахать» — не в сортире сидишь…

— Гражданин начальник, ты это, — смекнув о промашке, арестант немедля поправился, — поубавь… те пыла…

— А зачем? — перебил Сергей. — Вот доведу до скотского состояния, а потом посмотрим, каков Мерин, — герой…

Штык стал малиновым. Воронов медленно повертывал трехгранное жало в свистящем огне примуса.

— Слышь… те гражданин начальник, я понял. Осознаю — один хер подыхать, не мучайте. И так… без принуждения, что потребуйте расскажу.