Случай на улице Капуцинов. Рассказы

— Современное общеизвестное кино не может давать полной иллюзии натуры по следующим причинам, — продолжал Сандерс, — во-первых, оно беззвучно. Правда, за последнее время появилось несколько аппаратов, которые записывают и воспроизводят звук. Но все они имеют общий недостаток, заключающийся в том, что звук не всегда связан с движением, а кроме того, отсутствует так называемая звуковая перспектива, которая создает совершенно необходимое там, где оно нужно, впечатление отдаленности или близости звука. Одна из частей моего прибора берет на себя эту задачу — воспроизводит акустически то расстояние, откуда несется звук при его записи. Другая часть аппарата разрешает оптические задачи. Вы, конечно, знаете, что обыкновенное кино дает плоскостные изображения, в которых стереоскопичность, т. е. отдаленность предметов друг от друга, угадывается лишь по их формам и движениям; вот здесь находится прибор, который дает изображению пластичность. Вследствие того, что обе только что объясненные мною части смонтированы вместе и преследуют сходные цели — дать впечатление глубины как в звуковом, так и в оптическом отношении, я присвоил всему прибору название «углубителя». Более подробное объяснение я дать здесь не могу; я думаю, вы, Клей, озаботитесь созывом специальной комиссии из компетентных людей, которая и рассмотрит более детально мое изобретение. Вот, кажется, все. Остается только добавить, что другие условия иллюзии, как-то: натуральность окраски и отсутствие мелькания, разрешены мной в силу их сравнительной простоты довольно легко… Маэстро, примите футляр и приготовьте ленту… А вас прошу садиться.

Глисс и Клей сели, а Сандерс подошел к выключателю и потушил свет, затем в темноте пробрался к свободному стулу и сел рядом с Глиссом.

Экран ожил. Открылась небольшая комната с диваном посередине у задней стены и несколькими креслами по бокам. На диване сидел Сандерс.

— Я очень сожалею, что приходится опять угощать тебя своей персоной, но ничего не поделаешь, потерпи, — сказал Сандерс, сидящий рядом с Глиссом.

— Мне очень жаль, что приходится демонстрировать самого себя, но что же делать, потерпите, — сказал Сандерс, сидящий на диване. — Я позволю себе произнести маленькую речь. Клей, вы хорошо меня слышите?

— Да, — безотчетно ответил Клей.

— Вот это я понимаю! — усмехнулся Сандерс, сидящий с Глиссом. — Макбет, беседующий с духом Банко…

Клей смутился и недовольно кашлянул.

— …Так вот, Клей, — я хочу сказать вам, что вы играли наверняка… В другое время не стоило бы давать вам лишних козырей в руки, но теперь мне все равно… Я представляю себе, чтобы было, если бы я отказался выдать вам свое изобретение: вы бы воскресили дело Альфонса Леони, недаром вы ухитрились достать — я знаю это — старые фотографии моей спальни в доме на Овальной площади, когда в ней еще не было винтовой лестницы во второй этаж, и сфотографировали недавно эту же спальню, но уже с лестницей…

— Это неправда! — запротестовал Клей.

— Не лгите, Клей, — печально ответил Сандерс, сидящий рядом с Глиссом, — у меня тоже есть свидетели…

— …Недаром вы, — продолжал Сандерс, вставая с дивана и делая два-три шага вперед, — побывали у моей бывшей жены Мод и выпьггали у нее признание… Вы ведь свидетель этому, Чиллепс?

— Да, и могу поклясться! — ответил из будки маэстро.

— Будем рассуждать дальше, — продолжал Сандерс на экране… — вот мое изобретение отдано вам и обнародовано… Что должно произойти?.. Опять найдутся люди, которые сумеют сопоставить эффект, даваемый моим кино, с почти забытым, но в свое время сильно взволновавшим общество случаем на Улице капуцинов… Пойдут разговоры, которые превратятся в догадки… догадки породят вопросы, очные ставки, всю ту душу выворачивающую прелюдию, без которой не обходится ни один судебный процесс. И всплывет опять та же лестница и опять мою некогда верную супругу припрут к стене… Значит — суд, значит — тюрьма… Значит — отдать свое изобретение я могу только ценой своей свободы, значит, по милости вашей, Клей, я превращусь опять в ночного убийцу, наносящего удары сзади по убегающему…

— Довольно демонстрации! — сказал, вставая, Клей, — что изобретение замечательно, мы убедились, остальное несущественно, — жестко докончил он…

— Одну минутку, Клей, — строго заметил Сандерс, сидящий рядом с Глиссом, — Чиллепс, не останавливайте!

— С этим я примириться не мог, — задумчиво продолжал на экране Сандерс, — и нашел единственный выход, приемлемый для меня… Прощайте, друг человечества, от всей души желаю вам до конца дней ваших сохранить ту невозмутимость духа, ту прямолинейность в делах ваших, ту неуязвимость сердца, которыми обладаете вы… Прощайте, Чиллепс, прощай и ты, мой искренний, но слишком общительный друг!..

…И Глисс услышал рядом с собой шум сползающего тела, потом глухой удар об пол…

— Как видите, Клей, совсем не страшно, — грустно улыбаясь, докончил на экране Сандерс, и зал погрузился во тьму…

А когда Клей повернул выключатель, Глисс увидел, что Сандерсу безразличны теперь и тюрьма и его изобретение…

М. Фоменко Случай Позднякова