Случай на улице Капуцинов. Рассказы

Д-р Гуденуф возмущенно пожал плечами.

— Скажите, мосье Мюлов, за что вас и мосье Бакича выгнал профессор Шольп? — спросил до сих пор внимательно слушавший майор Малуро.

Мюлов покраснел. Бакич опять выдвинулся вперед.

— Мистер Мюлов — германский подданный! Он предложил, я слышал сам, ибо был невдалеке, — профессору Шольпу два миллиона марок за его изобретение, в случае, конечно, если оно оправдает возлагаемые на него надежды.

— Хороши небесные тайны! — вздохнул генерал Пэджет, укоризненно глядя на д-ра Патиссона.

— Понимаю! — удовлетворенно заметил майор Малуро. — А вас, мосье Бакич, почему выгнал мосье Шольп? — повторил он свой вопрос.

— Герр Бакич, — резко заметил Мюлов, — обладая очень любознательным характером, не рассчитал силы сопротивления незапертой на замок двери и влетел в комнату во время нашего разговора.

Члены Совета переглянулись. Генерал Пэджет хлопнул рукою по столу.

— Дело совершенно ясно! — воскликнул он, вращая единственным глазом. — Сумасшедший профессор Шольп на аэроплане со своим дьявольским аппаратом носится по всей Европе, оставляя за собою смерть и разрушение. Нужно немедленно ловить его, нужно мобилизовать все воздушные силы Европы, нужно положить этому конец.

Все новые и новые сведения поступали в Совет обороны, и он, в свою очередь, оповестил весь мир о том, что знал. Тысячи аэропланов ждали сигнала, чтоб взлететь на небо, военные суда были приведены в боевую готовность, подняли свои хоботы воздушные батареи.

И, исчезнув на два дня, Черный конус появился над Римом. Жители Остии, Тиволи, Альбано и других окружающих Рим городов и местечек, вооружившись биноклями, заметили на его вершине голубую, почти сливающуюся с небом, точку аэроплана.

Когда Черный конус, сдвинувшись к северу, освободил Рим из цепких объятий тьмы, с римского военного аэродрома снялась эскадрилья истребителей и погналась за несущимся черным смерчем, — но вдруг Конус взметнулся кверху, ось его легла почти горизонтально, — и эскадрилью окружила непроглядная тьма. Зажигание моторов перестало действовать. Это новое обстоятельство, как факт огромного значения, было сразу учтено всем военным и техническим миром и, безуспешно стараясь выровнять кренящиеся аппараты, в абсолютной темноте и в ледяном, внезапно поднявшемся вихре, стали падать вниз, на невидимую землю, итальянские летчики один за другим.

А когда в Совет Обороны явился д-р Кроль и заявил, что своим именем крупного ученого он может поручиться за полную вменяемость профессора Шольпа, что он беседовал с его сыном и многими знавшими профессора, вошел во все детали его поведения последних недель, а потому констатирует великолепную наследственность, отрицает возможность помешательства на почве переутомления и совершенно исключает предположение о наиболее вероятной по первому взгляду mania transioza[2] — члены Совета растерялись. И если были среди них сомневающиеся в правильности диагноза д-ра Кроля, то показания Макса Шольпа, заявившего, что вместе с его отцом улетел и мастер Андерсон, спокойный, уравновешенный человек, — рассеяли все сомнения.

Двое людей сойти с ума не могли. Тут была какая-то тайна, более волнующая, чем тайна самого изобретения.

— Ну, так в чем же дело?! — кричал генерал Пэджет, обращаясь к своим товарищам по Совету. — Если это не сумасшедший, то, значит, разбойник, анархист, коммунист!!

Слово вырвалось и поползло по Лондону тысячеустой молвой, возбуждая страстные споры, волнуя общество, смущая полицию.

Достопочтенный д-р Вильям Патиссон, продолжавший по инерции сидеть в Совете, несмотря на то, что версия божественности происхождения Черного Конуса потерпела жестокое поражение, совсем оробел. Он дрожал, вздыхал и пил стакан за стаканом содовую с вишневым сиропом.

Доктор Гуденуф тоже потерял голову. Различные теории света плясали в его мозгу дикий танец. Как сыч, сидел он на заседаниях Совета, расстроенный и злой, смотря на коллег через свои круглые черепаховые очки. Сэр Ричард Финиган был по-прежнему корректен и спокойно-величав: вчера он посоветовал своей супруге, леди Клэр Финиган, вынуть из сейфов Национального банка ее драгоценности и отправить их в Чикаго. На дне лорд-мэровской души маленьким паучком шевелилось сознание сделанной подлости, но он старался не обращать на это внимания. «Так спокойнее, — мало ли что может случиться?» — рассуждал он.

Германское правительство потребовало возвращения Мюлова на родину, — инженер, как добрый патриот и дисциплинированный немец, собрался в полчаса и первым пароходом линии «Лондон-Гамбург» отплыл в Германию.

Для Бакича наступили блаженные дни. Те скромные десять фунтов, которые он, отчаянно торгуясь, получил в редакции «Трубы» за сообщение о сумасшествии Шольпа, выросли в сотни и тысячи фунтов долларов, франков, крон, марок, лир и пезет. И наглая, рысья физиономия появилась на страницах журналов и газет, замелькала, улыбаясь и раскланиваясь, на полотне кинематографов.