Случай Растиньяка

–  Я только хотела сказать: давай не будем загадывать вперед. А что ты вчера обмывал?

Если бы Герман сказал что-нибудь вроде «это мужские дела, не забивай себе голову», она была бы сильно разочарована. Но он так не сказал.

–  Мы подписали контракт на изготовление ножей для резки бумаги, – серьезно ответил Герман. – Для одной итальянской фирмы. А лучшую сталь для них варят в Северном Казахстане.

–  Что, ближе не нашлось? – удивилась Катя.

–  Можно было и у нас сварить, – улыбнулся он в ответ, – но это переналаживать весь процесс, а партии маленькие – невыгодно. К тому же там дешевле, даже с учетом перевозки. Это называется «аутсорсинг» – передача функций внешним исполнителям.

–  А пошлины? – деловито осведомилась Катя.

–  У нас с Казахстаном таможенный союз. А раз ножи производятся здесь, пошлины вообще отменяются. Да, а какие у нас планы на сегодня?

Катя пожала плечами.

–  У меня, как обычно, галерея до шести.

–  Ладно, я позвоню ближе к шести. – Бросив взгляд на часы, Герман сокрушенно вздохнул: – Прости, мне уже пора. Но дай хоть на картины посмотреть!

–  Нет, это надо шторы поднимать… Потом опять опускать… Я откроюсь в одиннадцать. Успеешь еще насмотреться на мои картины, никуда они не денутся.

Герман все-таки рвался взглянуть на картины, но Катя шутливыми тычками и поцелуями выпроводила его вон. Настроение у нее заметно улучшилось, и все же этим утром ей не работалось. Она спустилась в галерею.

В галерее стояли пылеуловители, но Катя все-таки, накинув сатиновый халат, обтерла тряпкой все рамы. Всего лишь позавчера ее застал за этим занятием Герман… Ей казалось, что уже вечность миновала. Интересно, сумеет ли он на этот раз узнать ее картины? Теперь их тут целых три, и все не похожи ни на предыдущие, ни друг на друга. Только висят по-прежнему рядом в самой дальней выгородке.

Все приведя в порядок, Катя побежала наверх, сняла халат, снова надела уже любимую джинсовую юбку от Нины Нестеровой с легкой футболкой и спустилась открывать галерею. С собой она захватила работу: пока посетителей нет, можно потрудиться на себя. Ей предстояло оформить очередную книжку сказок. Работа не слишком сложная: заставки и буквицы. Заставки она решила пока отложить. Выписывать тонкой кисточкой рисунок, когда в любой момент в галерею может кто-то войти? Ни в коем случае. А вот буквицы славянской вязью можно выбрать по компьютерному каталогу.

Многие сказки начинались с одной и той же фразы, например: «В некотором царстве…» или «Жили-были…», но Кате не хотелось повторять одинаковые буквицы. Она находила похожие, но все-таки отличающиеся. Надо будет позвонить в издательство и спросить, нужно ли им это, или лучше соблюсти единообразие. Сама Катя в детстве любила разглядывать замысловатые буквицы и огорчалась, когда попадались одинаковые: неинтересно. Но в издательство надо звонить часов в двенадцать…

Вдруг звякнул колокольчик: посетители. Целая группа, иностранцы. Американцы, их ни с кем не спутаешь. Похоже, три супружеские пары. Одна из женщин – явно этническая японка, но все равно американка. Пожилые… Ну да, они начинают путешествовать и познавать мир, когда выходят на пенсию.

Иностранцы покупают не очень охотно: не хотят связываться с нашей таможней. У Кати на каждую картину заготовлена справка, что исторической ценности она не представляет и подлежит беспрепятственному вывозу.

Приветливо улыбаясь гостям, она на своем школьном английском назвала цену входного билета и пригласила их осмотреть экспозицию. Они заплатили и разбрелись по галерее. Катя почти не прислушивалась к их оживленному щебету, все равно она в этом говоре ничего не понимала.

Вдруг из-за выгородок вынырнула та самая японка. Симпатичная, маленькая, хрупкого сложения.

–  Миз, – обратилась она к Кате. Они там все политкорректные, говорят «миз», чтобы ненароком тебя не обидеть намеком на то, что вдруг ты не замужем. – Мы можем купить кое-что?

–  Все, что угодно. – Катя встала из-за стола и взяла прайс-лист. – Что вас интересует?

Эту фразу она выучила назубок. «Что вы хотите?» – прозвучало бы слишком грубо.

–  Сюда. – Ступая маленькими изящными шажками, японка повела ее в самый дальний отсек, и у Кати сердце замерло от предчувствия. – Вот.

«Та-та-та-там», – пропела в голове у Кати тема судьбы из Пятой симфонии Бетховена. Симпатичная пожилая японка указывала на ее картину. На картину, которая самой Кате очень нравилась. И что теперь делать? Придется продавать.

Она назвала цену: четыре тысячи долларов. Японка в пулеметном ритме посовещалась с мужем. Кажется, она собиралась кому-то эту картину подарить. Кажется, дочери. Или нет, внучке. «Великая дочь» – это же внучка.

Может, они еще и не купят. Все-таки Этери задрала цену.

Но они согласились. Расплатились, разумеется, карточкой: американцы почти отвыкли от наличных.

Еще одна чета после долгих и темпераментных препирательств купила другую картину, не Катину. Катя все оформила, дала им сертификаты на вывоз, и они, слепя ее вспышками фарфоровых американских улыбок, ушли. А Катя позвонила Этери.