Случай Растиньяка

Но у Кати душа не лежала носить украшения. Она вспоминала, как ее нервировали отлучки Алика в свое время. Конечно, Герман – не Алик, никакого сравнения быть не может, Герман ее не обманывает, но…

Уж скорее это она его обманывает. Мысль шла по кругу, как у Пьера Безухова в «Войне и мире»: какой-то главный винт проворачивался вхолостую, не зацепляя ничего. Вот она расплатилась по долгам мужа, расплатилась полностью и окончательно, даже паразиту Димке полторы штуки вернула. И что теперь? Возвращаться домой? К Алику? При одной мысли о возвращении к Алику из живота к горлу волной поднималась тошнота. О близости и речи быть не могло, но даже элементарно готовить ему обед или стирать белье, пусть и в машине… Нет. Нет. Нет. Ни за что.

Но бог с ним, с Аликом. А Санька? Там же Санька! Как она написала ему в записке? «Вот поймешь, что за деньги можно купить не все…» Ну и когда он поймет? Катя надеялась, что ей будет знак.

Ей выпал знак.

Миновал ненастный, безрадостный октябрь, наступил ноябрь. Ноябрь выдался на редкость приятный – теплый, бесснежный, наполненный мягкой мглистой дымкой. Катя жалела, что не может ходить на этюды, ей хотелось все это написать.

Она по-прежнему встречалась с Германом, он был, как всегда, страстным и нежным, в постели у них все было замечательно. Дни летели незаметно, и все тянулся прежний морок: сказать – не сказать… Любит – не любит, плюнет – поцелует, к сердцу прижмет – к черту пошлет…

Она измучилась, стала хуже спать, хотя вообще-то в объятиях Германа засыпала легко: скользила, как лодочка по тихой и ровной воде, уносимая невидимым течением. Похудела наконец, причем именно так, как ей хотелось: постройнела. Этери цинично заметила:

–  Я всегда говорила: лучшая диета – поменьше мучного, побольше ночного.

Катя покраснела и ничего не ответила.

В конце ноября Этери позвонила и сказала, что у нее есть для Кати два билета в театр к Галынину на премьеру «Бесприданницы».

–  А ты? – спросила Катя. – Сама не хочешь пойти?

–  В другой раз схожу. У меня презентация. Это Нина мне билеты устроила. Помнишь Нину? Она там у Галынина теперь бессменный костюмер. Ну а я, не будь дура, билеты взяла. Даже не билеты, контрамарки. О тебе вспомнила. Пойдешь?

–  Погоди, а меня ты не хочешь припахать, если у тебя презентация? – насторожилась Катя.

–  Релэкс, это у Левана презентация. Иди в театр и получай удовольствие. А я потащусь за мужем на тусовку, как нитка за иголкой.

–  Ладно. Спасибо, – улыбнулась Катя и позвонила Герману. – Мне дали контрамарку на двоих в театр. На «Бесприданницу». Пойдешь со мной? Это двадцать пятого.

Герман не был театралом, но Кате ничего говорить не стал. Они уже бывали вместе в музеях, на вернисаже дивного художника Любарова, бывали на концертах – в консерватории и в клубах, – и ничего страшного не случилось. Не случится и на этот раз, он был уверен. В кругу знакомых Голощапова людей искусства не водится, а уж театралов – тем более. Он не забыл, как Изольда его высмеяла, когда он пытался за ней ухаживать и пригласил в театр. А Голощапов был, пожалуй, единственным из олигархов, кто совершенно не интересовался шоу-бизнесом. Справил три юбилея, последний уже при Германе, и ни разу не приглашал певцов или танцоров, да и ему никто не делал «музыкальных подарков».

–  Конечно, пойду!

Двадцать пятого Катя обновила наконец так пугавший ее «черный вариант» с тонким шелковым свитером, облегающим, как вторая кожа. Повертелась перед зеркалом – вроде ничего. Надела подаренную Германом золотую цепочку, немного укороченную по настоянию Этери. Подруга сводила Катю к ювелиру, и тот прямо у нее на глазах вынул несколько звеньев и снова скрепил цепь. Теперь цепочка с широкими плоскими звеньями – настоящее ожерелье! – идеально ложилась в вырез свитера.

Надела Катя и прелестные золотые часики «Вашерон-Константен» с ажурным браслетом, дав отставку мужским «Феррари». Нехотя призналась себе, что все-таки носить золото, подаренное любимым человеком, ужасно приятно. Благодаря Герману она не будет выглядеть на премьере в театре бедной родственницей. Бесприданницей.

Еще у нее были серьги с топазами и такое же кольцо. Камни под цвет ее волос и глаз, то есть золотистые и коричневые, чередовались в шахматном порядке, тонкая оправа была почти незаметна, казалось, они держатся сами собой. Поначалу Катя решила, что кольцо выглядит слишком массивным, но на ее руке – крупной, натруженной, загрубевшей от домашней работы и возни с кистями и красками – оно смотрелось отлично. Поэтому она надела и кольцо с серьгами.

Этери утверждала, что золото говорит о серьезности намерений. Катя посмотрелась в зеркало. Да, красиво, но она все-таки предпочла бы узнать о серьезности намерений не косвенным образом, не через золотые висюльки, а напрямую. «Со своими проблемами разберись!» – зло напомнила она себе и решила после похода в театр заняться этим вплотную. Ну а пока… лучше не портить себе настроения.