Случай Растиньяка

–  Могла бы Татарина продать, – заметила она, остановившись перед той самой, заветной картиной, которую Катя несколько лет хранила у родителей и которая теперь занимала всю торцовую стену в большей из двух комнат, – и решила бы разом все свои проблемы.

–  Нет, – отказалась Катя, – это все, что мне осталось на память… Даже не начинай.

–  Ладно, молчу. – Но Этери тут же добавила: – Хоть портрет деда продай.

На другой стене среди прочих картин висел сделанный Катиной рукой карандашный портрет Сандро Элиавы.

–  Да ну тебя, Фирка, что ты пристала, как банный лист? Это тоже память. Знаешь, чего мне стоило уговорить его позировать без очков?!

Александр Георгиевич Элиава, отсидев срок в тундре, носил светозащитные очки с толстыми желтоватыми линзами. Однажды Катя уговорила его попозировать для карандашного наброска. Этери считала, что Кате удалось исключительно удачно передать мудрую слепоту взгляда, проницающего пространство внутренним зрением. Катя не спорила.

–  Ну хоть на выставку дашь? – Этери опять вернулась к картине в торце. – А деда можем отсканировать. Утешусь копией.

–  Нет, и на выставку не дам. Извини.

–  Ну почему?

–  Фирка, ну ты прямо как маленькая. На выставку – это надо проводить атрибуцию, выяснится, чья картина. С меня еще налог вычтут! А может, и вообще отнимут, у меня ж ни дарственной, ничего.

–  Разве он тебе не надписал?

–  Надписал на той стороне, но это почерк сверять… Такая морока! А на какую выставку ты его целишь?

–  Ладно, забыли, – вздохнула Этери. – Только не отдавай Айдан.

Айдан Салахова, как и Этери, была знаменитой галеристкой и дочерью прославленного художника.

–  Вот ненормальная! – рассердилась Катя. – Я тебе отказала, думаешь, я отдам конкурентке?!

–  Да ладно, я только так сказала.

–  Пошли на кухню, – предложила Катя. – Я тут котлеты затеяла.

Пошли на кухню. Этери вынула свои шоколадные сигариллы.

–  Ой, Фирка, не кури тут! – поморщилась Катя. – Знаешь, как фарш впитывает дым?

–  Ну подумаешь, будут котлетки с дымком! Копчененькие… А где мне курить? – жалобно протянула Этери. – Внизу нельзя… Живу, как в гетто. Я в окно курить буду, о’кей? Вообще я тебе удивляюсь, Катька, как ты сама до сих пор не пристрастилась.

–  Я в школе курила, – нехотя призналась Катя, – потом забеременела и бросила. А потом уже как-то жалко было снова начинать…

–  Ну и зря. Я два раза бросала, когда рожала, потом снова начинала. Курильщики – это братство!

Этери уселась на подоконник, приоткрыла окно и закурила, а Катя вымыла мясо и начала проворачивать фарш на котлеты. Ей хотелось нормальной жизни, домашней кухни, сложных в приготовлении блюд…

–  Вот черт, – сказала она, – надо было мне электрическую взять из дому. В этой дурацкой шарманке пока провернешь…

И она запела, вращая ручку механической мясорубки:

Трансвааль, Трансвааль, страна моя…

Этери засмеялась, а Катя вдруг заплакала, бросив «дурацкую шарманку». Этери сорвалась с подоконника, забыв про свою сигариллу, и подбежала к ней.

–  Ты чего ревешь?

–  Как подумаю, что Санька там небось голодный сидит…

–  Атставить! – по-фельдфебельски гаркнула Этери. – Если я еще не забыла, весь твой побег был затеян, чтобы он в разум вошел. Я ничего не напутала?

–  Ну ты пойми, это же сын! – плакала Катя.

Этери силой усадила ее за стол.

–  Ничего с ним не будет. С голоду не умрет. У детей потрясающая живучесть. – Она подтянула к себе второй стул и села. – Я своих спиногрызов недавно в зоопарк водила. Там какой-то датый идиот – как их только пускают? – вздумал леопарда дразнить. А леопард, не будь дурак, зарычал, на решетку кинулся. Жуть… И тут этот мелкий паразит Сандрик, – так Этери окрестила шестилетнего сына, названного в честь дедушки, – спрашивает: «Мам, если он тебя съест, нам куда идти? Где наша машина?»

–  Показала? – спросила Катя, улыбаясь сквозь слезы.

–  А то! И показала, и про мобильник напомнила. У него мобильничек детский с тревожной кнопкой. В общем, никуда твой Санька не денется. Как там у Пушкина? Пускай его потужит.

–  Это, по-моему, не Пушкин… Это у него эпиграф, – тихонько возразила Катя.

–  Один хрен, – отмахнулась Этери. – В общем, ты меня поняла. Да не бойся, он быстро найдет дорогу к бабушке. А там и котлетки, и конфетки…

–  Школу бросит.

–  Твоя мама ему не даст. Кстати, как там твои старики?

–  Нормально. Каждый день перезваниваемся. Папа меня удивил.

На следующий день после своего вселения в новое жилище Катя рано утром позвонила родителям, чтобы застать отца дома. Он рано уходил на работу. Звонила она не без трепета: боялась, что отец устроит ей нагоняй. Но Сергей Петрович сказал:

–  Молодец, Катенок. – «Катенком», через «а», он прозвал ее еще в детстве. – Ловко ты умыла своего бывшего. А я его с лестницы спустил. Давно рука чесалась.

Отец первым назвал Алика «бывшим». Сама Катя, даже пока планировала с помощью Этери свое бегство, все равно думала о нем как о муже. И теперь, рассказав об этом подруге, призналась:

–  Мне вдруг как-то сразу так легко стало…