Случай Растиньяка

Но у Кати продолжилась цепь удач. В галерею зашел посетитель и купил картину с электрической вилкой на сковородке: понравился ему этот прикол. После обеда опять приехала Этери. Она привезла новые картины, среди них три Катиных полотна, когда-то сданных на реализацию, и объявила, что пора менять экспозицию. Галерею закрыли, неликвидные серо-зеленые разводы сняли, картины в стиле Хокни перевесили в передний отсек, а на освободившееся место водворили новые. Ввели данные в компьютер, распечатали новый прайс-лист.

–  Цены я установила сама, – объявила Этери, – а ты сиди и не петюкай.

–  Герман обещал скупить все мое творчество, – сказала Катя, умолчав о его предложении скупить все напрямую, минуя Этери.

–  А мы его на слове поймаем. Устроим тебе персоналку, и пусть скупает. Вот погоди, у нас на Винзаводе скоро Любаров будет, дай с ним разобраться, потом тобой займусь. Между прочим, на Винзаводе ты мне тоже понадобишься – бодрая и свежая.

–  Да я, как тот юный пионер, в отличие от котлеты, всегда готова, – пообещала Катя. – У меня к тебе другая просьба…

–  Ну, говори, пока я добрая.

–  Он меня с родителями познакомить хочет.

–  Кто? Этот твой Герман?

–  А чему ты удивляешься?

–  Да я не удивляюсь, – пожала плечами Этери. – Мне нравится ход его мыслей… Просто это как-то уж слишком скоро, тебе не кажется? А ты еще формально не разведена, если я ничего не путаю…

–  Не напоминай, – поморщилась Катя.

–  Ладно, как скажешь. А в чем проблема?

–  Его родители живут под Тарусой. К ним надо ехать с ночевкой, на выходные…

–  Не вопрос, – отмахнулась Этери. – Попрошу у Левана кого-нибудь из охранников, он здесь за милую душу переночует. Подумаешь, дело большое!

–  А днем? Что охранник в картинах понимает? Как он будет продавать?

Продажи случались далеко не каждый день, иногда по будням Катя до закрытия так и просиживала в галерее одна, но в выходные посетителей обычно бывало больше: самое торговое, самое золотое время.

–  Днем?… Кого-нибудь из папиных студентов мобилизую, – нашлась Этери. – А ты мне потом все расскажешь: что за родители, как приняли, ну и вообще.

–  Они из поволжских немцев, Герман их из Казахстана сюда перевез.

–  Ну что ж, это характеризует объект с положительной стороны, – одобрила Этери. – А что они там делают – под Тарусой?

–  Больше ничего пока не знаю. Он просил сводить его в музей, – добавила Катя.

–  «Я поведу тебя в музей», – сказала мне сестра», – продекламировала Этери, и обе подруги рассмеялись. – В какой музей?

–  Да в любой. Он совершенно не разбирается в живописи.

–  Надеюсь, за это ты не станешь гнать его из койки?

–  Нет, не стану, – застенчиво улыбнулась Катя.

–  Ну, не вредничай, расскажи. Я тупо и пошло храню верность Левану. Хоть послушать, как оно на стороне бывает.

Но Катя не могла рассказать. Это было слишком личное.

–  Он мне цветы прислал, – увернулась она от разговора об интиме, – и вот…

Она показала подруге трюфель. Этери прочла записочку и покатилась со смеху.

–  Ты эту конфетку съешь прямо у него на глазах. Кстати, хотела бы я на него посмотреть. Познакомь, а? Отбивать не буду, обещаю.

–  Да ну тебя, Фирка, что ты несешь? Между прочим, я его нарисовала.

–  И молчала?! Дай посмотреть!

–  Пошли наверх.

–  Пошли. Заодно покажешь, что ты там у Нины накупила.

Катя нервничала. Рабочий день кончился, вдруг Герман позвонит? Но откровенно выпроводить Этери она не могла. Они поднялись в квартиру, и Катя показала подруге рисунок.

–  А что? Неплохо… Очень даже неплохо. Слушай, давай его выставим, этого варяга, а? Обрамим и выставим.

Но Катя отказалась:

–  Нет, это личное. Это мое.

–  Да ладно, я пошутила. Но рисуночек очень неплохой. Растешь на глазах.

–  Стараюсь.

–  Ну, давай шмотки показывай.

Катя показала просто так, вынимая из шкафа одну вещь за другой.

–  Надень, – попросила Этери. – Устрой мне дефиле.

–  Надо душ принять, мы ж картины вешали, я вся потная. Давай как-нибудь в другой раз.

Этери почувствовала, что пора сворачиваться. Она только туфли не одобрила:

–  Ну, Катька, ну ты тупишь! Это туфли для женщины за пятьдесят.

Сама она обожала щеголять на высоченных шпильках.

–  Когда-нибудь я до них дорасту. Оглянуться не успеешь, – печально улыбнулась Катя.

–  И опять черные! Не надоело?

–  Ну, ты ж меня знаешь… Я как Генри Форд: «Машина может быть любого цвета, если она черная», – отшутилась Катя. – Черные ко всему подходят. Не надо голову ломать.

–  Ладно, я еще займусь твоим воспитанием, – пообещала Этери. – Шмотки хороши, но их мало. Купи еще что-нибудь. И только пикни мне про долг, убью на месте. Зарэжу, да? – изобразила она грузинский акцент.

Герман позвонил, когда Этери уехала, словно подгадал. Но голос у него был виноватый.

–  Прости, я освобожусь поздно. Мы протокол о намерениях подписали, партнер – грузин, будем обмывать.

–  Ты будешь обмывать? – иронически уточнила Катя.

–  При сем присутствовать, – вздохнул Герман. – Я не знаю, когда освобожусь. Просто не представляю.

Катя даже не ожидала, что так расстроится.