Случай в Кропоткинском переулке

— Достаточно много, чтобы хорошенько нагрузить вас, — ответила она с улыбкой, найдя глазами спросившего, — и дать пищу для размышления, товарищи. Я не владею оружием, не смыслю ровным счётом ничего в отпечатках пальцев, зато в истории искусства я чувствую себя как рыба в воде. Ну а историю искусства невозможно осмыслить в отрыве от культуры нашего времени, так что приходится быть в курсе всего нового. Поэтому информации на вас обрушится много…

РОСТОВ-НА-ДОНУ. АНТОН ЮДИН

Стоя в тамбуре поезда, Антон Юдин угрюмо смотрел в ночное окно, за которым иногда проплывали далёкие мутные огоньки, и курил, с какой-то жестокостью высасывая из папиросы горький дым. Засиженная мухами и покрытая слоем серой пыли лампочка в тамбуре горела тускло. Дверь, ведущая из вагона в вагон, назойливо хлопала, раскачиваясь туда-сюда и клацкая сломанным язычком замка; каждый раз, распахиваясь, она впускала в вагон оглушительный стук колёс — стальной, тяжёлый, однообразный, пугающий и гипнотизирующий.

Искурив до основания одну папиросу, Юдин сразу зажёг вторую. Он испытывал какой-то мучительно сонливый упадок сил. Он решился выйти из купе и оставить свой рюкзак без присмотра только после того, как двое его соседей отправились ужинать в вагон-ресторан. Четвёртое место в купе пустовало.

«Вот и всё, — проносилась иногда в голове одна и та же мысль, — вот и всё. Теперь уже ничего такого не будет. Теперь только уехать подальше».

Перед глазами снова и снова возникал Асланбек Тевлоев, завалившийся набок на переднем сиденье автомашины, его набухшая от крови одежда, скосившиеся к носу невидящие глаза, застывшие пузырики слюны на скривившихся губах…

Юдин долго не мог решиться выбросить тело из машины и продолжал ехать с ним. Когда же он, наконец, свернул в какую-то рощу и попытался выкопать яму, то понял, что руки отказывались служить ему, пальцы не желали сжиматься на черенке, лопата будто живая выскальзывала из рук. Земля оказалась слишком твёрдой, чтобы он мог справиться с её сопротивлением, и он психанул, взмахнул лопатой, швырнул её в сторону.

— Что ты, сука вонючая, не мог в другом месте, что ли, тайник устроить? — кричал Юдин, обращаясь к Тевлоеву, лежавшему у вывернутых узловатых корней древнего тополя. Асланбек безучастно пялился в набросанные перед его лицом комья земли. — Всё из-за тебя, жмурик поганый! Тут земля как камень! Хрена с два зароешь тебя тут!

Юдин так и оставил его непогребённым.

Он долго ехал по направлению к Грозному, затем неподалёку от какого-то села спрятал «москвич» в густом кустарнике, снял с себя военную форму и облачился в гражданскую одежду. Все его вещи — золото, деньги и пистолет — легко уместились в одном рюкзаке. В селе он пристроился под ржавым жестяным навесом автобусной остановки и стал ждать попутки. Ему повезло, минут через двадцать его подхватил заляпанный грязью грузовичок и довёз прямо до вокзала в Грозном.

Затем повезло с поездом, ближайший поезд на Ростов-на-Дону отправлялся через тридцать минут. Юдин без труда купил купейный билет…

— Эй, молодой человек, — в тамбур вошла женщина и тронула его за локоть.

Юдин внимательно поглядел на неё, стараясь сосредоточиться на её словах и вернуться мыслями к действительности.

— Сигареткой не угостите? — спросила она. Её желтоватые волосы были забраны в пучок на затылке, открывая слегка оттопыренные уши и крепкую шею с хорошо видимой синенькой жилкой.

— У меня только «Беломор», — глухо ответил он.

— Пусть «Беломор», — милостиво согласилась она, — какая разница, чем травить себя?

Он достал из нагрудного кармана рубахи сплющенную пачку папирос и протянул незнакомке. Она была немного старше Юдина, может, года на четыре, стало быть, ей около тридцати. В уголках тёмных глаз притаились морщинки. Губы пухлые, весьма аппетитные. Ощупав эти губы взглядом, Юдин сглотнул слюну.

— Меня зовут Света, — сказала женщина, — а вас?

— Антон.

— Хорошее имя… — она подняла лицо к лампе на потолке и пустила дым в лампу. — Был у меня когда-то парень с таким именем. Красивый, на вас похож… — Света посмотрела Юдину в глаза, и её пухлые губы медленно вытянулись в улыбку.

— Я красотой не отличаюсь.

— Это ты не скажи, — женщина закачала головой, и было не совсем понятно, перешла ли она вдруг на «ты» или просто выразилась в такой форме. — Красота — штука неоднозначная, тонкая. Иногда смотришь на какое-нибудь дерево раскоряченное и не можешь глаз отвести от восторга, а оно ведь страшное, жуткое, уродливое…

— То дерево.

— Человек — что дерево. Это только кажется, что нет между нами ничего общего… А вы что-то бледный, Антон, — она поднесла руку к его голове. — Испарина… Вы не простужены? Вам бы сейчас стаканчик пропустить.

— Не помешало бы, — согласился он, выбрасывая окурок между вагонами.

— Пойдёмте ко мне в купе. У меня бутылочка есть, три шестьдесят две… Правда, у нас там мамаша с маленьким ребёнком, говорить можно только шёпотом.