Она нагнулась и стала рвать цветы, а Сережа, не зная, что делать, растерянно продолжал стоять. Она была так близка и в то же время так далека от него!
– Вы мне не поможете? – игриво взглянув на него, спросила она.
Сережа стал без разбора рвать росшие на лужайке цветы.
– Которые осыпаются, не рвите.
– Эти сорвать? – спросил Сережа, показывая на несколько росших вместе голубеньких цветочков.
– Ромашки и голубой цвет – будет очень красиво! Сорвите, только не все.
– Голубой – ваш любимый цвет?
– Да, – не глядя на Сережу, отвечала Юля.
– А еще?
– У меня темные волосы и темные глаза. Я люблю бордо и темно-красный.
– А я думал, зеленый.
– Почему?
– Вы так смотритесь на фоне деревьев, тростника, травы…
– Я учту. Мне мама говорит, что мне не идет только синий.
– А эти не сорвать? – Сережа показал на высокие, чуть ли не в его рост растения, росшие метелочками, от которых исходил пьянящий аромат.
– Не нужно. Они слишком простые.
– Зато как пахнут!
Сережа сорвал веточку и подошел к Юле. Она повернула в его сторону головку.
– Понюхайте.
– Пахнет медом, – сказала Юля и сквозь метелочку соцветий с лукавинкой взглянула на него, но не выдержала его пытливого откровенного взгляда, а он продолжал любоваться ею.
Она была без шляпки. Солнце золотило её волосы, разрумянило щеки, придавало чувственность очертаниям её тела.
Сереже казалось, что напоенная солнцем и теплом, она, подобно цветам, солнечным лучам и летнему воздуху, была соткана из света, движения и красоты. Её ясные блестящие глаза излучали все дурманящее тепло, скопившееся в этом уголке луга. Глядя на её личико, на её пальчики, на красные губы, белые как жемчуг зубы, на гибкий стан, стройные загорелые ножки, Сережа совсем потерял голову. У него словно подкашивались ноги.
– Но раз уж вы сорвали, то не выбрасывайте. Только больше не рвите, – сказала Юля, нагнулась и сорвала желтенький цветочек, с которого слетела и стала кружиться вокруг них пчелка.
В этот момент у Сережи вдруг возникло мимолетное желание нежно её обнять, прильнуть своим телом к девичьему телу и целовать, целовать, целовать…
Но Юля повернулась и, словно читая его мысли, выразительно посмотрела на него. Её темные спокойные глаза словно говорили с особенным девическим цинизмом целомудрия, недоступности и чистоты: «Видишь, молода, пленительна, красива… Упруга девичья грудь, нежны губы, но мне до того, о чем ты думаешь, пока нет дела, и ты не позволишь, пока я не захочу, ни намека на вольность».
11
– У меня больше, – сказал Сережа, подавая Юле собранные цветы.
– Спасибо. Только у вас без разбора. Цветы нужно укладывать со вкусом. Вон еще ромашка в траве.
– Не вижу.
– За кустиком.
– Сорвать?
– Нет. Пусть растет. У нас и так много, – передумала Юля. – Держите.
Сережа взял обратно из её рук букет, а Юля стала выбирать из него цветы и прикладывать стебелек к стебельку к своему букету.
– Давайте из ромашек сделаем венок, – предложил Сережа.
– Для этого нужно много цветов.
– Мы их соберем.
– А вы умеете плести?
– Нет
– А почему же тогда говорите?
– Я думал, что умеете вы.
– Нет, я не умею.
– Не проходили в школе?
– Да, сейчас этому не учат.
– Вам бы пошло.
Юля вскинула на него ресницы.
– Честное слово!
У нее заблестели глаза, и по губам пробежала счастливая улыбка. Ей нравилось слышать от Сережи комплименты.
– Довольно большой, – разглядывая букет, выдергивая из него и переставляя с места на место цветы, сказала Юля. – Только как мы его перенесем на другой берег? Если цветы замочить, то я не знаю, что с ними будет.
– Я перенесу.
– Как? Здесь недалеко есть брод?
– Дело техники.
– Вон вы какой! У вас по плаванию разряд?
– Это разве не видно.
– И не замочите?
– Разумеется. Если бы вы занимались плаванием, то у вас тоже был бы разряд.
– Он мне не нужен. Идемте. Я исколола уже все ноги. Выбирайте, пожалуйста, дорогу.
– Смотрите, не наступите на пчелу, она укусит.
– Я буду идти за вами.
– Идите след в след.
– Но у вас очень широкий шаг.
– Я исправлюсь.