Случайная мама (СИ)

– Матвей Сергеевич, – пока Илья, поглядывая на хозяина, подбирается поближе, перевожу внимание на себя, – официально признаю: вам удалось меня удивить. Ликер – самый грустный пони на свете. Надеюсь, он таким стал не после того, как я на нем прокатилась?

– Наоборот. Единственный раз, когда он оживился, – когда ты на него взобралась. Ты так была убеждена, что это скаковой жеребец, что, кажется, он в это тоже ненадолго поверил. С трудом вас поймали.

И вот я уже смотрю на пони другими глазами. Бедняга, никому он не нужен. Красивый, конечно, и все. А ведь и правда, без веры никак.

– Красавец. – Поглаживаю его по роскошной гриве, чуть отвожу в сторону длинную челку. – Ты красавец, ты знаешь? У тебя, наверное, отбоя нет от подружек.

Он косит на меня одним глазом.

– Ладно, хватит, – ворчит Яров, – а то опять проникнется и сдуру попортит мне хороших кобыл.

Теперь моя очередь коситься в сторону пони. Нет, он, конечно, довольно высокий…

– А он смог бы?

– После таких комплиментов?

– Ох, так, значит, он еще и понятливый…

– Илья! – окрик Матвея Сергеевича заставляет крадущегося конюха оживиться. – Уводи уже! И несколько дней глаз с него не спускай.

Я с интересом слежу за тем, как грустный пони уходит вместе с конюхом. И кто из них двоих облегченно вздыхает – вопрос.

– Пойдем, – предлагает Матвей Сергеевич, – покажу тебе отличного скакуна. Надеюсь, комплименты в запасе остались?

В полной уверенности, что никто не перебьет моей симпатии к Ликеру, я иду следом за Яровым. Мы приходим мимо парочки лошадей – я молчу. А когда останавливаемся у третьего стойла, у меня перехватывает дыхание.

Черный жеребец, без единого пятнышка, очень высокий, поджарый, красивая грива, пушистый хвост, взгляд настороженный, бьет недовольно копытом, фыркает. Стихает, только заметив хозяина.

– Он бесподобен, – говорю едва слышно. – Как его зовут?

– Ярость.

– Ему очень подходит.

Матвей Сергеевич открывает дверь и заходит в стойло к животному, а я остаюсь. Наблюдаю. Боюсь. И не могу скрыть восторг.

Конь, который казался злым, неуправляемым и готовым наброситься, доверчиво опускает голову, чтобы его погладили. Смотрю во все глаза, хотя мне и немного неловко: у них явно свои, давнишние, личные отношения.

– Я его жеребенком выходил, – в голосе Матвея Сергеевича появляются непривычно нежные нотки. – Пришлось побороться, чтобы он выжил.

– Знаете, мне кажется, он это помнит…

– Да, – подтверждает Яров, – у них отличная память.

– То есть то, что я вытворяла с Ликером…

Он смеется, а потом манит меня – взглядом, словами.

– Подойди, Ира. Пусть он с тобой познакомится.

Я делаю шаг – Ярость фыркает.

– Не уверена, что он этого хочет, – говорю я и все равно делаю вторую попытку. Приближаюсь маленькими шажками, становлюсь за спиной хозяина скакуна и пытаюсь подмазаться. – Ты самый лучший, самый красивый.

– Согласен. А еще самый добрый и терпеливый, – добавляет Матвей Сергеевич. – Ладно, мне на сегодня комплиментов хватает. Теперь можно парочку для него.

Ну вот и как с ним можно оставаться спокойной? Ни единого шанса. Но он не оставляет мне возможности высказаться. Обхватывает своей ладонью мою и заставляет прикоснуться к черному совершенству.

На удивление, тот спокойно меня принимает. Может, потому, что я лепечу ему всякие нежности. А может, потому, что Матвей Сергеевич так и стоит рядом со мной, как живой щит.

– Выговорилась? – спрашивает он меня спустя какое-то время. – Пойдем, прокачу тебя.

Я с сомнением смотрю на скакуна. То, что он спокойно стоял, пока я тоже стояла, совсем не значит, что он будет вести себя так же, когда я решу посидеть. Тем более что посидеть у него на спине.

Но, поймав на себе взгляд Ярова, почему-то не хочу признаваться в маленькой трусости.

– Может, мне нужно во что-то переодеться? – тяну время. – Ведь когда сидишь, нужно раздвигать ноги… А я в платье.

– Ты никак подумываешь в седле на шпагате сидеть? Так меня после балета этим вряд ли уже удивишь. А Ярость оглядываться не будет.

Я медленно выдыхаю.

– Потом разденешься, – говорит Яров. – Доверься. Все будет в порядке, и мы ненадолго.

Успокоившись, киваю. Отступаю, чтобы освободить дорогу этим двоим. А потом, уже когда мы выходим на улицу, наверное, от притока кислорода до меня вдруг доходит.

– Матвей Сергеевич, я говорила о том, чтобы переодеться, а не раздеться!

– Знаю. Но недаром это однокоренные слова. В некоторых обстоятельствах между ними разницы нет.

– Почему это?

– Итог все равно одинаковый.

А, ну вообще, да, когда переодеваешься, ведь все равно первым делом снимаешь одежду. Все логично и просто, это я тут себе накрутила. Как будто он только и думает, как бы увидеть меня обнаженной!

Очутившись на улице, конь принимается радостно ржать и нетерпеливо бить копытом. Посматривает на своего хозяина – мол, ну что, еще долго будем стоять? Нетерпеливый, пылкий.

Матвей Сергеевич ласково поглаживает его по шее, усмиряя. А потом как гаркнет:

– Илья! Ты там что, возле Ликера прилег?!

Конюх тут же выскакивает в охапку с седлом. Матвей Сергеевич бросает в его сторону взгляд.