Случайная невеста для олигарха. Любовь рядом (СИ)

— Я болела! – поспешно подхожу к окну, что занимает почти всю стену гостевой комнаты и поворачиваюсь спиной к Давиду . 

Так будет проще лгать, с отцом всегда прокатывает. Взгляд лихорадочно скользит по великолепному ухоженному цветнику Динары Исаевны. 

— Мне… мне… было не хорошо. И я… - сочиняю на ходу басню для «жениха». 

— …отправилась в клуб, – хмыкнув, продолжает за меня Давид. - Врать не хорошо, кошечка, - кидает небрежно в мою сторону Садулаев, заставляя непроизвольно обернуться, – а лазить через окно и вовсе опасно. 

Кошечка… Так он называл меня ночью, когда мы были вместе. Краснею под внимательным взглядом. Губы непроизвольно приоткрываются, когда я словно наяву ощущаю скольжение шершавых подушечек мужских пальцев по своей гладкой коже. 

«Черт! Так, значит, он в курсе насчет того эпизода с днём рождения лучшей подруги, но, наверняка, не знает про другие», – успокаиваю себя в надежде, что Садулаеву сообщили об этом инциденте общие знакомые. 

Недовольно поджимаю пухлые губы и вновь отворачиваюсь к окну. 

— Я не вру. У меня было воспаление, Давид. По-женски! – добавляю, желая смутить мужчину подробностями. 

Они же такие чувствительные, когда дело касается женских недомоганий. Прячу улыбку, представляя, как Давид отступит и закроет тему. Но о чем это я?! Садулаев взрослый мужчина, а не зелёный юнец с моего потока. Его не так-то просто смутить. Нервно трогаю тоненький ремешок, обвивающий мою талию. Боже, хоть бы поверил! Не хватало ещё пробоем с отцом! Я ведь и правда злостная прогульщица. 

— Воспаление? – переспрашивает он. 

Я буквально чувствую, как чувственные губы Давида растягиваются в скептической улыбке. 

- Ну, если только воспаление хитрости, милая. 

Не выдерживаю этого спокойного тона и завожусь с полуоборота. Оттолкнувшись от подоконника, преодолеваю быстрым шагом расстояние между нами. 

— Какого черта, Садулаев?! – восклицаю, складывая руки на груди, и замечаю, что взгляд Давида от моего движения опускается ниже - к вырезу платья. 

Чтобы он не пялился, куда не следует, раздраженно перекидаю тяжёлую копну волос на плечо, прикрывая бурно вздымающуюся от злости грудь. 

— Зачем ты следишь за мной? Что тебе надо?! – кидаю в него вопросы, словно остро заточенные кинжалы. 

— Я просто беспокоюсь о тебе. Что в этом такого? Если забыла, напоминаю, что ты - моя будущая жена. 

— Это не значит, что за мной надо шпионить? – бубню, слегка тушуясь под взглядом темных глаз. — Давид… 

За секунду меняю выражение лица, делая совершенно невинный взгляд.

 Хлопаю ресницами, приоткрываю губы. Я знаю, что они у меня красивые. Далеко ни один поклонник восхищался ими и почти писал оды их волнующей форме, похожей на лук Купидона. Руки тянутся к вырезу его рубашки, и я делаю вид, что заботливо поправляю верхнюю пуговицу. 

Давид тяжело сглатывает, когда я нежно провожу ладонями по хорошо выраженным мышцам, что читаются под тонкой тканью рубашки. Кажется, у Садулаева, как и у любого мужчины, есть ахиллесова пята. 

— Что, Мирьям? 

Когда хриплый голос касается моего слуха, ощущаю, с какой силой колотится сердце Давида о рёбра. Привстаю на цыпочки и жалобно тяну: 

— Ты ведь ничего не расскажешь моему отцу? Пожалуйста, Давид, - смотрю на него умоляющими глазами – такими, как у кота из мультика «Шрек». 

Уголок губ Садулаева еле заметно дергается, и на его лице появляется обаятельная белозубая улыбка.

- Мирьям, Мирьям… - качает, усмехаясь, головой. 

Впервые вижу, чтобы Давид смеялся. Такой приятный смех, низкий с хрипотцой. Замечаю, что в отражении его глаз горят золотистые искорки, смягчая суровый мужественный образ. 

Давид перехватывает мои беспокойные руки у себя на груди и тянет одну ладонь к своим губам. 

Затаив дыхание смотрю, как твердые мужские губы опаляют чувствительную кожу кисти. Следующие слова Садулаева заставляют меня буквально взвиться. 

- Я бы с радостью, но… боюсь, не могу промолчать, – Давид выпускает мою руку из широкой ладони и скучающим тоном продолжает: - А как ты думала? Меня волнует твое образование. Ты же будущая мать моих детей. 

Как только он это произносит, вся напускная покорность, маскарадной маской слетает с моего лица. 

- Ты, - цежу сквозь зубы, прищурив яростно сверкающие зеленые глаза, - высокомерный, гадкий… 

- Противный, невыносимый… Мирьям, ты начинаешь повторяться, – осаживает меня Дамир, заставляя проглотить именно те эпитеты, которые он произнес. Эти слова уже готовы были сорваться с моих губ. – Придумай что-нибудь другое, милая. 

Это заставляет меня на секунду задуматься. 

Неужели я так предсказуема, что Садулаев уже заранее знает, что я произнесу? Или я так часто говорю то, чему не придаю значения и что даже потом не помню? 

- Извини, - бурчу, прикусив язык и понимая, что сейчас совсем не время спорить с тем, кто спалил меня и может сдать родителям. – Просто не говори и все, хорошо? Что тебе стоит, Давид? 

- Не знаю даже, для чего мне это, Мирьям? – спрашивает он, играя со мной, словно кот с мышкой. – Ты меня явно не жалуешь, к тому же… 

- Я же попросила прощения! - обрываю резко высокомерным тоном. Свожу брови на переносице. – Не понимаю, что еще надо?