Случайная судьба

То, что еще совсем недавно, в феврале, выглядело, как причудливой формы огромный сугроб, теперь оказалось каменной скамьей. Именно эта скамья и была целью ее путешествия. Чувствуя, что силы оставляют ее — когда мышцы уже раздирала нестерпимая боль, плечи начинали противно дрожать, а сведенные судорогой бедра становились как каменные, — Поппи смотрела на эту скамью. Потом глубоко вздыхала и шла дальше. Перенести вес на одну ногу, выбросить вперед другую, опереться на нее и подтянуть к себе первую и так еще раз. И еще. И еще. Чем дальше она шла, тем тяжелее давался ей каждый шаг. Дыхание стало хриплым, майка промокла от пота и прилипла к спине. Но с каждым мучительно дававшимся ей шагом скамья все приближалась. И чем ближе она подходила, тем больше крепло ее стремление непременно дойти.

Что ж, может быть, когда-нибудь придет день, когда она доберется до нее, не запыхавшись, небрежным движением перекинет через нее ноги и усядется, мечтала про себя Поппи. И при этом будет еще непринужденно улыбаться, добавила она. Теперь же, пыхтя и задыхаясь, она заставила себя свернуть немного левее, поскольку земля там выглядела посуше. Сердце стучало так, что грозило разорвать ребра и вырваться наружу. Теперь она уже вполне могла бы дотянуться до скамьи и сесть. Но Поппи упрямо решила, что если и сядет, то непременно посредине — лицом к Перри.

Последние несколько шагов дались ей особенно тяжело. Она устала как собака, а дышала как загнанная лошадь — и при этом ее переполняло торжество. Но, ликуя и радуясь одержанной ею победе, Поппи тем не менее чувствовала, как знакомая печаль сжимает ей сердце.

Уже совсем рядом… Поппи сделала один спотыкающийся, неуверенный шаг… потом еще один… и вот она уже держится за край скамьи. Очень осторожно она повернулась. Пользуясь костылями, чтобы удержать равновесие, Поппи опустилась на скамью и положила их рядом с собой. Прошло немало времени, прежде чем она отдышалась и вспомнила, зачем пришла.

И тогда дыхание у нее снова перехватило — но уже совсем по другой причине. Чувствуя, как в горле встал комок, Поппи уставилась на знакомую могильную плиту из серого камня. Глаза у нее защипало. Перри Уокер, прочитала она. Любимый сын и друг, ты слишком рано ушел от нас. Ниже шли даты — рождения и смерти.

Не в силах оторвать взгляд от надписи, читая и вновь перечитывая ее, Поппи чувствовала, как удавка на горле сжимается все туже. Потом, когда глаза ее застлало слезами и надпись расплылась, она попыталась представить себе лицо Перри, таким, каким оно было высечено на гранитной плите. Именно сюда она так долго мечтала прийти.

— Прости меня, — надломленным голосом прошептала она. — Мне так жаль… — Слезы хлынули у нее по лицу, но на этот раз она уже не пыталась бороться с ними. Ухватившись за холодный край каменной скамьи, она оплакивала и Перри, и его осиротевшую семью, и все то, чему уже не суждено сбыться. Она горевала и о своей семье, вновь и вновь переживая то, через что им всем пришлось пройти — по ее вине. Оплакивала она и себя — навсегда ушедшее детство, здоровье, которое уже никогда не вернешь, собственную наивность и любовь к жизни, бесследно погибшие той ночью двенадцать лет назад. А заодно и все то, чего уже никогда не будет и что ей уже не суждено испытать, то, чего не дано понять другим людям — возможность двигаться, жить полной жизнью и не зависеть от кого-то еще — и она плакала, не стараясь сдержать слез. Слезы очищают душу, а душа Поппи так истосковалась по этому.

Она плакала, пока не почувствовала, что у нее уже больше не осталось слез. Однако и тогда она не ушла — ей хотелось подольше побыть с Перри. Шепотом она рассказывала ему обо всем — о том, где она была и что делала с тех пор, когда они виделись в последний раз — и чувствовала, что Перри ее слышит.

Наконец она замолчала и, склонив голову, прочитала молитву. Поппи не знала, откуда она знает ее — сказать по правде, она не знала даже, слышала ли она ее от кого-то или придумала ее сама. Она молила о прощении.

И вдруг до нее донесся какой-то неясный звук. Открыв глаза, Поппи вскинула голову и прислушалась. Прошло, наверное, не меньше минуты, прежде чем звук раздался снова. Но она не пожалела, что ждала. Выпрямившись, Поппи набрала полную грудь влажного весеннего воздуха и почувствовала себя очистившейся. И вместе с этим чувством очищения на ее душу снизошел покой.

Бросив последний взгляд на каменное надгробие на могиле Перри, она подтащила к себе костыли и продела в них руки. Потом тяжело повернула непослушное тело и оглянулась туда, где оставила свою машину.

За ее спиной стоял Гриффин.

Наверное, она должна была бы удивиться, но почему-то не удивилась. В конце концов, он достаточно хорошо ее знал. Наверняка Гриффин догадался, с чего ей вдруг так срочно потребовалось уехать из дому, да еще прихватив с собой костыли. И уж, конечно, знал, чем это она была так занята все последние недели и куда направится сегодня.