То, что Сухвиндер согласилась вместе с ней подрабатывать официанткой, подняло их дружбу на новый уровень. А на следующем сдвоенном уроке биологии Гайя предстала перед Сухвиндер в новом свете, и та наконец поняла истинную причину расположения к ней этой красивой и стильной новенькой девочки. Настраивая окуляр микроскопа, Гайя пробормотала: «На кого ни глянь — всё белым-бело, правда?»
Сухвиндер поддакнула прежде, чем успела осознать услышанное. Гайя продолжала болтать, но Сухвиндер слушала вполуха. «На кого ни глянь — всё белым-бело». И правда.
В «Сент-Томасе» её как-то вызвали к доске и попросили рассказать о сикхизме, так как она была единственной в классе ученицей со смуглым цветом кожи. Она покорно стояла перед классом и рассказывала о гуру Нанаке, основателе сикхизма, который однажды нырнул в реку и пропал; все считали, что он утонул, но через три дня он появился из реки и сказал: «Нет ни индуса, ни мусульманина».
Услышав, что кто-то жил под водой трое суток, одноклассники покатились со смеху. Сухвиндер не осмелилась сказать, что Иисус тоже сначала умер, а потом воскрес. Она скомкала историю о гуру Нанаке, чтобы поскорее сесть на место. Сухвиндер посещала гурдвары[19]
всего несколько раз в жизни: в Пэгфорде их вообще не было, а в Ярвиле гурдвар представлял собой небольшое здание, где, по словам родителей, заправляла другая каста — чамары[20]. Сухвиндер никогда не могла понять, какое это имеет значение, ведь гуру Нанак запрещал любые кастовые различия. Всё это сбивало с толку, поэтому она радовалась пасхальным яйцам и любила украшать рождественскую ёлку, а навязанные мамой книги о жизни гуру и догматах кхалсы считала крайне запутанными.Приезжая в гости к маминым родственникам в Бирмингем, где почти все прохожие были смуглыми, а магазины ломились от сари и индийских приправ, Сухвиндер чувствовала себя не в своей тарелке. Её двоюродные сёстры говорили на пенджаби так же свободно, как и на английском; они жили бурной городской жизнью. Кузины были симпатичными и модными. Они посмеивались над её провинциальной юго-западной картавостью и над отсутствием вкуса, а Сухвиндер терпеть не могла, когда над ней смеялись. До того как Пупс Уолл начал мучить её бесконечными издёвками, до того как их класс разделили на потоки, в результате чего она оказалась в одной группе с Дейном Талли, ей всегда не терпелось вернуться в Пэгфорд. Пэгфорд в ту пору был для неё раем.
Пока они возились с предметными стёклами, наклонившись пониже над партой, чтобы не попадаться на глаза миссис Найт, Гайя разоткровенничалась насчёт своей учёбы в средней школе «Грейвенер» в Хэкни; слова полились из неё чуть возбуждённо. Она поведала о своих подругах: одну звали Харприт — точно так же, как самую старшую из двоюродных сестёр Сухвиндер. Потом перешла к Шерелль, которая была чернокожей и самой умной в их компании, а затем и к Джен, чей брат был её первым парнем.
С жадным интересом слушая рассказ Гайи, Сухвиндер тем не менее изредка отвлекалась: она воображала школу, в которой общий сбор превращался в калейдоскоп лиц всех оттенков, от белёсого, как овсянка, до красного дерева. А у них в «Уинтердауне» иссиня-чёрные волосы азиатских ребят сразу бросались в глаза среди моря мышасто-серого. В таком месте, как «Грейвенер», в меньшинстве оказались бы Пупс Уолл и Дейн Талли.
Сухвиндер робко спросила:
— Почему вы переехали?
— Потому, что моя мамочка пожелала быть рядом со своим придурочным бойфрендом, — прошептала Гайя. — С Гэвином Хьюзом; знаешь такого?
Сухвиндер покачала головой.
— Вполне возможно, ты даже слышала, как они трахаются, — продолжала Гайя. — Их весь квартал слышит. Вот оставь как-нибудь окна открытыми на ночь.
Сухвиндер была шокирована, но постаралась этого не показать: ей бы не пришло в голову подслушивать своих родителей — супругов, связанных брачными узами. Гайя раскраснелась — не от стыда, решила Сухвиндер, а от злости.
— Он её точно бросит. А она как слепая. После секса он только и думает, как бы поскорей смыться.
Сухвиндер никогда бы не позволила себе так разглагольствовать о маме; не стали бы этого делать и близняшки Фейрбразер (которые в теории оставались её лучшими подругами). Нив и Шивон работали с микроскопом за соседней партой. После смерти отца они замкнулись и отдалились от Сухвиндер, предпочитая общество друг друга.
Эндрю Прайс глазел на Гайю в просвет между окружающими их белыми лицами. Сухвиндер, заметив это, подумала, что Гайя ни о чём не подозревает, но она ошибалась. Гайя просто не считала нужным ловить мальчишеские взгляды или заноситься, потому что с двенадцати лет привыкла к такому вниманию. Двое старшеклассников постоянно мозолили ей глаза в коридоре, когда она переходила из кабинета в кабинет, — слишком часто, чтобы считать это простой случайностью, и оба были куда интереснее, чем Эндрю. Но все они в подмётки не годились тому парню, с которым Гайя лишилась девственности незадолго до переезда в Пэгфорд.