Случайная вакансия

Она была тут как тут. На тротуаре. Эндрю продолжал работать ногами, не чувствуя педалей, и вдруг почувствовал, что шины у велика страшно узкие. Она рылась в кожаной сумке, бронзово-каштановые волосы ниспадали ей на лицо. У неё за спиной, над неплотно прикрытой дверью, — табличка с номером десять; чёрная майка не достаёт до талии; полоска голой кожи, тяжёлый ремень, джинсы в обтяжку… Не успел он с ней поравняться, как она уже захлопнула дверь и обернулась, отбросила волосы со своего прекрасного лица и отчётливо произнесла столичным тоном:

— А, привет.

— Привет, — отозвался он.

Ноги сами крутили педали. Он отъехал футов на шесть, потом на двенадцать; почему было не остановиться? Шок толкал его в спину до самого конца улицы; он так и не решился посмотреть через плечо; хотя бы не свались, придурок; велосипед свернул за угол, и Эндрю даже не успел понять, что это было: облегчение или разочарование.

Зараза.

Он доехал до лесистого подножья холма Паргеттер, где среди деревьев поблёскивала речка, но видел перед собой только Гайю, которая неоном обжигала ему сетчатку. Узкая дорога перешла в лесную тропу, и лёгкий речной ветерок погладил его по лицу, которое, как он считал, даже не успело покраснеть, потому что всё произошло слишком быстро.

— Мать вашу! — крикнул он свежему ветру и безлюдной тропинке.

Эндрю возбуждённо перерывал свою богатую нежданную сокровищницу: идеальное тело, подчёркнутое узкими джинсами и эластичным топиком; табличка с номером десять на облупленной синей двери; лёгкое и непринуждённое «а, привет», говорившее, что его черты запечатлелись где-то в уме, живущем за этим удивительным лицом.

Велосипед подпрыгивал на неровной, каменистой тропке. От полноты чувств Эндрю едва не навернулся и только после этого притормозил. Дальше он покатил велик прямо между деревьями и бросил его на узком берегу, где с прошлого раза успели расцвести белые звёздочки ветрениц.

Когда он повадился брать этот велосипед, отец ему сказал: «Отойдёшь в магазин — велосипед замкни цепью. Если сопрут, пеняй на себя…»

Но цепь была слишком короткой, чтобы замкнуть её вокруг дерева; кроме того, чем дальше Эндрю уходил от своего отца, тем меньше его боялся. Вспоминая плоскую голую полоску кожи и необыкновенное лицо Гайи, Эндрю шагал туда, где берег упирался в выветренный склон, нависающий каменисто-земляной стеной над бурными зелёными водами.

Вдоль подножья холма тянулся едва заметный искрошенный, скользкий выступ. Теперь, когда ступни стали вдвое больше, чем в ту пору, когда Эндрю наведался сюда впервые, преодолеть его можно было только бочком, прижимаясь к отвесной стене и крепко держась где за корни, где за выступающие камни.

Прелый зелёный запах речки и сырого дёрна был ему так же хорошо знаком, как этот узкий выступ под ногами, как трещины и камни склона под ладонями. Они с Пупсом открыли это место в одиннадцать лет. Понятно, что это был запретный и опасный плод: родители не разрешали спускаться к реке. Не показывая своего страха, Пупс и Эндрю преодолели выступ, цепляясь за всё, что торчало из стены, а в самом узком месте — друг за друга.

С годами Эндрю наловчился и теперь спокойно полз, как краб, вдоль каменисто-земляного обрыва, под которым в трёх футах от его кроссовок бежала вода; ловко, с поворотом спрыгнув, он оказался в расщелине, открытой ими давным-давно. Тогда им показалось, что это награда за смелость. Эндрю уже не мог выпрямиться здесь в полный рост — места в пещере было не больше, чем в двухместной палатке, но лёжа они вполне помещались тут вдвоём и сквозь треугольную рамку глядели на воду, на деревья, на синеющее сквозь ветви небо.

В первый раз они обстучали всю заднюю стену палками, но так и не нашли подземный ход в аббатство; зато у них теперь было секретное убежище, и они поклялись хранить его в тайне от всех до самой смерти. Эндрю уже смутно помнил, как звучала их клятва и как они плевали через плечо. Вначале они называли это место пещерой, но не так давно переименовали в «каббину».

В тесной нише пахло землёй, хотя потолок, переходящий в стены, образовывала горная порода. Тёмно-зелёная полоска говорила о том, что в прошлом сюда поднималась вода, правда не до потолка. На полу валялись их окурки и обрывки сигаретных пачек. Эндрю сел на краю, свесив ноги к воде, и достал из кармана куртки сигареты и зажигалку, которые купил на последние гроши, полученные ко дню рождения: карманных денег ему теперь не давали. Он закурил, сделал глубокую затяжку и ещё раз перебрал в уме все подробности встречи с Гайей Боден: тонкая талия, округлые бёдра, кремовая кожа между ремнём и майкой, полные, сочные губы, «а, привет». Он впервые увидел её без школьной формы. Куда она собиралась с этой кожаной сумкой? Чем занималась в Пэгфорде субботним утром? Или намылилась в Ярвил? Что вытворяла вдали от посторонних глаз, какие женские тайны занимали её ум?