Саманта пригласила Кей из мстительности, смешанной со скукой. Она решилась на это в пику Майлзу, который вечно строил какие-то планы, не спрашивая её мнения, но требуя содействия; будет знать, каково это, когда у тебя за спиной без спроса устраиваются какие-то дела. А потом она ещё перебежит ему дорогу и первой опишет эту встречу двум старым сплетницам, Морин и Ширли, которые так увлечённо перемывают косточки Гэвину, а сами ничего толком не знают о его романе с дамочкой из Лондона. А кроме всего прочего, на этом званом ужине она лишний раз подденет Гэвина за его трусость и нерешительность в личной жизни; можно будет либо завести в присутствии Кей разговор о свадьбах, либо прямо сказать: наконец-то Гэвин остепенился.
Однако намерение вогнать в краску других не доставило Саманте обычного удовольствия. Когда она в субботу утром поставила в известность Майлза, он откликнулся с подозрительным воодушевлением:
— Да, отлично, мы сто лет не приглашали Гэвина. Ты молодчина, что познакомилась с Кей.
— В каком смысле?
— Ну, вы ведь с Лизой в подругах были, разве нет?
— Майлз, я Лизу на дух не переносила.
— А, ну ладно… Может, с этой подружишься!
Испепелив его взглядом, она всё же не поняла, откуда такое благодушие. Лекси и Либби, приехавшие домой на выходные, не выходили на улицу из-за дождя и сейчас сидели в гостиной, поставив какой-то музыкальный DVD; гитарный стон сотрясал кухню, где стоя беседовали их родители.
— Послушай, — начал Майлз, жестикулируя мобильником, — Обри хочет со мной побеседовать насчёт совета. Я только что звонил папе: сегодня Фоли приглашают нас всех на ужин к себе в Суитлав…
— Нет, спасибо, — перебила его Саманта.
В необъяснимой ярости она развернулась и вышла.
Целый день они приглушённо спорили, переходя из комнаты в комнату, чтобы не отравлять дочкам выходные. Саманта отказывалась менять своё решение и даже не желала объясниться. Майлз, опасаясь не сдержаться, то искал примирения, то обливал её холодом.
— Подумай, как это будет выглядеть, если ты не придёшь, — сказал он без десяти восемь, стоя в дверях, уже при галстуке.
— А при чём тут я? — спросила Саманта. — Это же ты баллотируешься в совет.
Ей было приятно, что муж дёргается. Она знала, что он боится опоздать и всё ещё рассчитывает её уломать.
— Ты прекрасно знаешь: они ждут нас обоих.
— Неужели? Не помню, чтобы меня кто-нибудь приглашал.
— Брось, пожалуйста, это подразумевается само собой… они рассчитывали…
— Ну и дураки. Я же ясно сказала: мне там ловить нечего. А ты поторапливайся. Не заставляй мамочку с папочкой ждать.
Он ушёл. Саманта послушала, как машина задним ходом выехала из подъездной аллеи, а потом сходила на кухню и вернулась в гостиную с бутылкой вина и бокалом. Она воображала, как Говард, Ширли и Майлз ужинают в Суитлав-Хаусе. У Ширли это будет первый оргазм за долгие годы.
Но мыслями она невольно возвращалась к тому, что на прошлой неделе услышала от своего бухгалтера. Прибыли значительно снизились, как ни хорохорилась она перед Майлз ом. Бухгалтер даже предложил закрыть бутик и организовать интернет-магазин. Это было бы равносильно поражению, признавать которое Саманта не собиралась. Во-первых, Ширли бы только порадовалась: она с самого начала была против.
(Пэгфорд, Пэгфорд, будь он трижды проклят. Саманта не думала, что застрянет в этой дыре. Когда-то они с Майлзом задумывали совершить кругосветное путешествие, а потом уже приступить к работе. Наметили маршрут, получили визы. Саманта в мечтах видела, как они, взявшись за руки, гуляют босиком по белым пляжам Австралии. И вдруг обнаружила, что залетела.
Через неделю после окончания университета, получив результаты теста на беременность, она приехала к Майлзу в «Эмблсайд». Через восемь дней они должны были отбыть в Сингапур.
Саманта не стала заводить разговор в доме его родителей: боялась, что они подслушают. Какую бы дверь ни открыла Саманта, за ней непременно оказывалась Ширли.
Поэтому она выжидала, пока они с Майлзом не оказались за неосвещённым угловым столиком в пабе «Чёрная пушка». До сих пор Саманта не могла забыть, как Майлз, стиснув челюсти, постарел на глазах и ненадолго застыл. А потом выговорил:
— Ладно. Тогда поженимся.