Случайная вакансия

Засунутая в карман куртки правая рука сжимала плотный комок бумаги, как гранату с выдернутой чекой. Всю неделю он боялся потерять этот листок, на котором был каллиграфически выведен код, а под ним — несколько предложений с многочисленными поправками. Эндрю не расставался с ним круглые сутки, даже по ночам прятал в наволочку. Сейчас он испугался, как бы Саймон не заставил его вывернуть карманы на предмет курева.

— Ну пока тогда.

Саймон не ответил. Эндрю прошёл в гараж, там вытащил из кармана записку, расправил и стал читать. Он понимал, что это бессмысленно, что от близости Саймона бумажка не могла мистически стать другой, но на всякий случай проверил. Убедившись, что всё в порядке, он опять сложил её в несколько раз, спрятал поглубже, застегнул карман на кнопку и вывел гоночный велосипед из гаража, а потом по дорожке в переулок. Отец как пить дать смотрел через стекло ему в спину, надеясь, что Эндрю либо упадёт, либо как-то не так обойдётся с велосипедом.

Внизу под холодными лучами весеннего солнца раскинулся Пэгфорд, подёрнутый лёгкой дымкой; в воздухе пахло пряной свежестью. Эндрю преодолел тот рубеж, за которым Саймон его уже не мог видеть, и почувствовал необыкновенную лёгкость, как будто сбросил непосильную ношу.

Он ворвался в Пэгфорд, ни разу не нажав на тормоза, и свернул на Чёрч-роу. Примерно на середине улицы он сбросил скорость и чинно въехал на дорожку перед домом Уоллов, стараясь не задеть машину Кабби.

— Здравствуй, Энди, — сказала Тесса, открывая ему дверь.

— Здравствуйте, миссис Уолл.

По сложившейся традиции Эндрю считал родителей Пупса посмешищами. Тесса, полная и некрасивая, похоже, сама себя стригла и одевалась так, что неловко было смотреть; Кабби уморительно дёргался. И всё же Эндрю не покидало ощущение, что, будь они его родителями, он бы относился к ним неплохо. Всегда вежливые, приветливые. У них в доме никогда не возникало такого чувства, будто пол сейчас провалится и ввергнет тебя в преисподнюю.

Пупс, сидя на нижней ступеньке лестницы, надевал кроссовки. Из нагрудного кармана куртки демонстративно торчал пакет рассыпного табака.

— Арф.

— Пупс.

— Оставишь отцовский велосипед в гараже, Энди?

— Да, спасибо, миссис Уолл.

(Он давно заметил: она никогда не говорила «папин», «твой папа» — только «отцовский», «твой отец». Эндрю знал, что Тесса не выносит Саймона; за это он прощал ей и жуткую мешковатую одежду, и нелепую кривую чёлку.

Её ненависть зародилась давным-давно, в тот злополучный переломный день, когда шестилетний Пупс впервые пришёл в гости к другу, в Хиллтоп-Хаус. Мальчики забрались на какой-то ящик в гараже и, пытаясь дотянуться до бадминтонных ракеток, нечаянно смахнули содержимое плохо закреплённой полки.

Эндрю до сих пор помнил, как упавшая банка креозота ударилась о крышу машины и разлетелась вдребезги; его охва тил дикий ужас, и он даже не смог предупредить хихикающего друга, что их теперь ждёт.

Саймон услышал грохот. Он примчался в гараж, выпятил челюсть, взревел, как животное, и, грозя физической расправой, стал размахивать кулаками перед воздетыми кверху детскими лицами.

Пупс описался. Моча потоком хлынула сквозь короткие штанишки на бетонный пол. Рут, из кухни услышавшая звериный рык, тоже прибежала в гараж и попыталась вмешаться: «Нет, Сай… Сай… не надо… они же не нарочно». Пупс, белый как мел, весь трясся; он хотел немедленно убежать домой; он хотел к маме.

За ним приехала Тесса, и Пупс в мокрых штанах с плачем бросился к ней. Это был единственный случай, когда на глазах у Эндрю его отец растерялся и попятился. Тесса, не повышая голоса, не угрожая, не распуская руки, каким-то образом сумела выразить страшный накал ярости. Она выписала чек и сунула в руку Саймону под причитания Рут: «Ой, что вы, не надо, не надо». Саймон побежал за ней к машине и хотел обратить дело в шутку, но Тесса, усаживая ревущего Пупса на переднее сиденье, смерила Саймона презрительным взглядом и захлопнула водительскую дверцу прямо перед его улыбающейся физиономией. Эндрю запомнил выражение родительских лиц: Тесса увозила с собой в город нечто такое, что прежде не покидало пределов дома на вершине холма.)

Зато теперь Пупс всячески обхаживал Саймона. Бывая в Хиллтоп-Хаусе, он пускался во все тяжкие, чтобы насмешить отца Эндрю; со своей стороны, Саймон только приветствовал визиты Пупса, рассказы о его проделках и даже самые похабные шуточки. Однако наедине с Эндрю Пупс охотно соглашался, что Саймон — первостатейный, отъявленный мудак.

— Зуб даю, она лесби, — говорил Пупс, когда они шли мимо затенённого сосной и увитого плющом старого дома викария.

— Твоя мама? — машинально переспросил Эндрю, погружённый в свои мысли.

— Что? — взвился Пупс, и Эндрю увидел, что он не на шутку зол. — Обалдел, что ли? Сухвиндер Джаванда.

— Ой, да. Точно.

Эндрю рассмеялся, а через долю секунды — и Пупс.