Случайная вакансия

На жирной тарелке валялся длинный хабарик. Терри обтёрла его о майку и прикурила от газовой плиты. В голове зазвучал её собственный голос одиннадцатилетней девчонки:

Вот бы ты была моей мамочкой.

Оглядываться назад не хотелось. Вместо этого Терри, затягиваясь и опираясь на раковину, пыталась заглянуть вперёд — вообразить неминуемую стычку между двумя старшими сёстрами. С драчливой Черил и её муженьком Шейном никто не связывался. А Шейн как-то раз пришёл к дому одного парня и запихнул горящую ветошь в щель почтового ящика. За это он и мотал свой последний срок; на его счастье, хозяина не оказалось дома, а то чалиться бы Шейну до конца дней. Но у Даниэллы было оружие посильнее кулаков: деньги и собственный дом. А ещё она водила знакомство со всякими шишками и умела с ними ладить. У таких, как она, всегда и запасные ключи есть, и всякие мудрёные бумаги.

И всё же Терри сильно сомневалась, что Даниэлла, даже пусти она в ход своё тайное оружие, сумеет захапать бабушкин дом. Ведь, кроме них троих, наследников-то куча: у бабы Кэт, помнится, было множество внуков и правнуков. После того как Терри забрали в приют, отец настрогал ещё детишек. В общей сложности, как подсчитала Черил, выходило девять, от пяти разных матерей. Терри в глаза не видела сводных братьев и сестёр, но, по рассказам Кристал, бабушка Кэт всех привечала.

— Во как! — кипятилась Терри. — Пусть бы они её обнесли, ведьму старую.

У бабки, стало быть, всё потомство (и не сказать, что ангелы) было обласкано. Одну Терри, которая прежде звалась Терри-беби, бабушка Кэт бросила на произвол судьбы.

Когда ты в завязке, дурные мысли о настоящем и прошлом так и лезут наружу; внутри черепа так и жужжат липкие чёрные мухи.

Вот бы ты была моей мамочкой.

Майка, которую надела сегодня Терри, открывала узловатые, складчатые шрамы на руке, шее и загривке, похожие на ручьи подтаявшего мороженого. В возрасте одиннадцати лет она полтора месяца провела в ожоговом центре Юго-Западной клинической больницы.

(«Как же с тобой такое приключилось, миленькая?» — спросила мать девочки, лежавшей на соседней койке.

Отец запустил в неё сковородой с загоревшимся жиром. Футболка с эмблемой группы «Хьюман лиг»[16] тут же вспыхнула.

«Случайно», — шепнула Терри. Так она отвечала всем, включая инспектора социальной службы и медсестёр. Уж лучше сгореть заживо, чем заложить отца.

Когда Терри только-только исполнилось одиннадцать, мать ушла из семьи, бросив трёх дочерей. Даниэлла и Черил, недолго думая, съехались со своими парнями. А Терри осталась с отцом, жарила ему картошку и верила, что мама скоро вернётся. Все мучения и ужасы первых дней и ночей, проведённых на больничной койке, казались ей не напрасными: она была уверена, что мама узнает о таком несчастье, примчится и заберёт её. Заслышав, как открывается дверь в палату, Терри всякий раз надеялась на чудо.

За долгие полтора месяца одиночества и боли её не навещал никто, кроме бабушки. В тихий час или по вечерам бабуля Кэт подсаживалась к ней на кровать и учила говорить «спасибо» медицинским сёстрам, а сама хранила суровое и решительное выражение, сквозь которое иногда проглядывала нежность.

Как-то она принесла Терри дешёвую целлулоидную куклу в блестящем чёрном плаще; Терри её раздела, но под плащом ничего не нашла.

«Бабуля, она ж без трусиков».

И баба Кэт посмеялась. Баба Кэт не смеялась никогда.

Вот бы ты была моей мамочкой.

Она мечтала жить с бабушкой Кэт. Просила, чтобы та взяла её к себе, и бабушка обещала. Иногда Терри думала, что время, проведённое в больнице, несмотря на все мучения, было самым счастливым в её жизни. Там она видела только покой, добро и заботу. Терри рассчитывала, что скоро переедет к бабуле, в домик с тюлевыми занавесками, и больше не вернётся к отцу, никогда не окажется в своей спальне, где, что ни вечер, распахивалась дверь с портретом Дэвида Эссекса[17] и у кровати возникал глухой к её мольбам отец, уже с рукой на ширинке.

Бросив дымящийся окурок на кухонный пол, Терри пошла к выходу. Никотин не вставлял. Она двинулась по дорожке, в ту сторону, где скрылась Черил. Краем глаза она увидела двух соседок, которые болтали на тротуаре, а потом уставились на неё. Не видали, что ли? Ну глядите. Терри знала, каким словами её честят все, кому не лень; порой эти слова неслись ей вслед. А одна гадина из соседнего дома вечно строчила на неё жалобы в совет, что, мол, у Терри на газоне помойка. Чтоб им всем сдохнуть, сдохнуть, сдохнуть…

Терри прибавила шагу, чтобы убежать от своих мыслей.

Ты хоть знаешь, кто отец? Вот потаскуха! Всё, я умываю руки. С меня хватит, Терри, я сыта по горло; сама разбирайся как хочешь.

С тех пор они не разговаривали: бабка Кэт обозвала её, как все. Терри в долгу не осталась.

Да пошла ты на хер, коза старая, катись.

Терри ни разу не сказала: «Ты меня бросила, бабуля».