За то, что подпустил так близко. Что-то внутри болезненно сжалось, дернулось и резко разлетелось на сотни осколков, после его неосторожно брошенной фразы:
- Скучаешь?!
Эта улыбка блядская – не его.
Этот взгляд манящий – чужой.
Как же я тебя ненавижу, мразь!
Наши отношения изменились так же быстро, как и начались. Не было слов прощания, истерик или пустых разбирательств. Я высказал ему все, он ответил тем же. Мы расстались мирно, и он исчез. Это был единственный случай из всего нашего знакомства, когда мы смогли поговорить спокойно. Все наше общение – это противостояние. Я ломал его, хотел подстроить под законы выживания, защитить от этого гребанного мира. А он упрямо ломал меня, отказываясь прислушиваться. Дерзость его, сарказм… да, доходило и до драк, и до истерик с битьем посуды, чаще всего в его исполнении. Я же тихо курил на кухне, ожидая, пока он проорется. Когда нервы заканчивались даже у меня, медленно вставал, затушив окурок в полупустом стакане водки, и, подойдя совсем близко к взбесившемуся чудовищу, с силой сжимал его глотку, заставляя заткнуться. Сдавливал до тех пор, пока из горла не вырвется сорванный хрип, а в глазах не появится хоть малейшее понимание реальности, осмысление. Потом был секс, дикий, безбашенный, безумный, такой же, как и его неугомонная душа.
Я не хотел разрыва, хоть и не готов был признаться в любви. Да и что такое любовь? Влюбленность, страсть – это да, а любовь же - понятие неопределенное, и для каждого оно свое. Он стал пропадать, мы почти не виделись и, в конце концов, случилось то, что случилось.
Больно…
- Понравился мальчик? – уточняет крупный мужик, стоящий неподалеку.
А мне так въебать ему захотелось, обоим, так, чтобы кровью умылись, чтобы нахер выбить руки, чтобы самому скулить от боли, чтобы перекрыть физическими страданиями душевные метания.
- Сколько лет, сколько зим, сколько в час? – не могу не съязвить, продолжая смотреть прямо Мику в глаза. И его взгляд, этот чертов блядский прищур, не меняется после моих слов. Он словно гребанная запрограммированная кукла. Как же он меня бесит.
Но дать себе внятного ответа, почему продолжаю тут стоять, ждать его реакции, не могу. Возможно, надеюсь на что-то, а может быть, это всего лишь интерес. Во мне такая помесь чувств, что выть хочется, но сильнее всего выражена ненависть с нотками презрения.
Ты тот, кто не позволял к себе прикоснуться никому, кроме меня. Ты тот, кто засыпал на моем плече, обещая… Тварь, какая же ты тварь, потаскуха. Правильно ты выбрал себе место, по душе. Работа же должна доставлять удовольствие, а по твоей счастливой роже можно лицезреть, как ты счастлив, сука.
Пару минут все как в тумане. Возможно, виной тому разыгравшаяся метель, застилающая глаза, а быть может помутнение рассудка, кто знает. О чем-то говорю с сутенером, отдаю деньги, достаточно неплохая сумма для уличной шлюхи, и, получив ключи от рядом стоящего отеля, иду вперед, не оглядываясь. Знаю, он идет за мной, следует по пятам, как марионетка, ведомая кукловодом, а меня трясет от шороха его шагов, от хриплого на морозе дыхания, от одного его присутствия. Нервы выворачивает наизнанку, словно умелый хирург разом ломает все внутренности. И больно, и, сука, остановить это не выходит.
Перейдя дорогу, покупаю в ларьке бутылку водки и, не оборачиваясь, направляюсь в захолустную ночлежку. Прохожу мимо консьержа, которому по сути насрать, кто мы и зачем сюда идем. Но для верности машу ключом в воздухе, давая понять, что права на этот приют мы имеем.
Второй этаж, третья дверь от лестницы, номер тридцать восемь. Что ж, это не имеет значения. Ничто не важно, сейчас не важно.
Зайдя в номер, не закрываю за собой дверь, но, пройдя чуть дальше, слышу скрип старых петель и щелчок ненадежного замка. Я думал он уйдет, сбежит. Как же я ошибался, во всем ошибался.
Нервно откупориваю бутылку, выкинув крышку куда-то на пол, и делаю несколько жадных глотков. Пальцы замерзли и занемели от мороза, а я и не заметил. Слегка потряхивает, но это скоро пройдет, должно пройти.
Скидываю куртку прямо на пол, не боясь ее замарать. Я и так извалялся во всем этом дерьме дальше некуда. Ботинки летят туда же, со щелчком прикуриваю, не особо заботясь о правилах пребывания в столь гостеприимном месте. Глубокая затяжка, резкий выдох, стало легче. Алкоголь лениво пополз по телу, поднимая из низов самые порочные стороны моей души. Стало не по себе, но остановить это уже не смогу.
Мик плавно подходит ко мне, протягивая пепельницу. С улыбкой принимаю подношение и, опустившись на небольшую кровать, застеленную застиранным покрывалом, морщусь от протяжного скрипа. Еще одна затяжка, еще один глоток, еще один выдох. Думал, легче будет, отпустит. Уйти хотел, не измараться во всем этом еще сильнее. Хотел сохранить хоть долю гордости, самолюбия… все нахуй! Далеко и надолго, туда, откуда уже не вернуться. Я сломаю тебя, чертов мальчишка. Сломаю морально. Ты сам будешь меня просить уйти.