Случайное добро

— Больно надо, — ухмыльнулся Михаил. — Ты и сам с этим справляешься отлично. Эге-гей! — вскричал он радостно. — Мир сошел с ума! И виноват в этом Матвей! Казнить его за это! Предать огню! Отрубить голову!

— Тише ты, тише, — зашипел Матвей испуганно. — Тише, умоляю. Они услышат. Они все слышат. Они наблюдают за мной!

— Второй раз говорю — они меня не слышат.

Матвей устало прикрыл глаза и обреченно вздохнул:

— Придется отрезать себе язык. Меня-то они слышат.

— Гениальная идея, — радостно откликнулся Михаил и в ладоши захлопал. — Браво! Браво! Считаешь, это чем-то поможет?

— Не знаю. Но больше ничего придумать не могу.

Матвей опять надолго замолчал. Сил говорить не было. Михаил пожал плечами и снова принялся ездить по палате, все быстрее. Матвей не выдержал и, забыв о недавних обвинениях, сказал жалобно:

— У меня от тебя голова кружится. Остановись, пожалуйста. Скажи правду. Только правду, я прошу. Скажи мне правду. Ты ведь скажешь?

Не останавливаясь ни на секунду, Михаил кивнул.

— Боги больше не считают меня избранным? Я свободен?

— Друг мой, кто из нас свободен в этой жизни? — заголосил Михаил и вдруг запустил самокатом в стену. И перешел на серьезный тон: — Свободен. Ты официально свободен.

Матвей принял ответ, однако ожидаемого облегчения не почувствовал.

— Моя мать… она… почему она умерла?

— Отстань, — неожиданно зло бросил Михаил и пнул валявшийся на полу самокат. — Слышать про эту каргу ничего не желаю. Сдохла — туда ей и дорога. Сколько можно над своим ребенком издеваться? Я бы на твоем месте ее куда раньше прикончил. Тогда, глядишь, и выгорело бы… эх, да что теперь об этом говорить…

— Это я ее убил? — Матвей сам не понял, откуда взялось невыразимое удивление в его голосе. С одной стороны, он точно помнил, что сотворил смертельное заклинание, а с другой — это разве он был? Может, все ему приснилось? И каким-то образом его сон повлиял на реальность?

— Нет, я, — съязвил Михаил и пнул самокат еще раз, после чего уселся на пол и уставился на Матвея. — Ты убил и правильно сделал. Это тебе говорю я, посланник богов, а я истину глаголю.

— Но это была моя мама… она приходила ко мне… она… я помню… призрак… — слезы полились из глаз Матвея на потеху наблюдателям. Он их глотал, давился, кашлял и никак не мог успокоиться. Голова становилась все тяжелее, мысли — лихорадочные, яростные — подняли бунт. От этих мыслей руки-ноги сводило судорогой, глаза закатывались, а крик словно сам собой рождался в груди и рвался наружу. Под ребрами, внутри, что-то противно шевелилось и ухало — сердце, мышь? Перед глазами поплыла пелена. В этой пелене Матвей слышал голос матери, укоряющий, до боли родной:

— Матвей, хорошие мальчики не плачут. Вот тебе платок, немедленно возьми себя в руки.

Дверь в палату открылась, что-то больно укололо руку, и Матвей начал проваливаться в сон. Последнее, что он услышал, был удаляющийся голос Михаила:

— Жизнь прекрасна, — напевно говорил он. — Надо только правильно подобрать лекарства и точно соблюдать предписания психиатра.

* * *

Прошло две недели, а Лера и Александр так никуда и не уехали. Они словно бы застыли в некой нерешительности, и если в свое оправдание Лера как обычно могла привести тонну аргументов, то почему колебался Александр, ей было неизвестно. Волшебство к нему не вернулось, и надежды на благополучный исход с каждым прожитым днем таяли. Первую неделю Лера ещё уповала на забывчивость богини — женщина, что с нее взять! — но к концу второй оптимизм практически испарился.

Александр же вел себя так, будто ничего непоправимого не случилось, хотя Лера видела, что ему тяжело смириться. И потому не заводила разговоров на больную тему.

Игнат приводил в порядок офис, квартиру и личную жизнь.

Эмиль успел «побеседовать» со следователями в участке. Как он потом рассказал Александру, с которым неожиданно и против всех законов жанра сдружился, его отпустили на поруки. Какой дурак за него поручился — осталось тайной. Лысого и подручных ожидал суд. Таблетки пылились на полках хранилища вещественных доказательств.

После официального «отпущения грехов», Эмиль с головой окунулся в тягание железа и каждый вечер исправно пил чай с Александром.

Лера не слишком жаловала их общение. Эмиль не был хорошим парнем в ее представлении, хотя и безнадежно плохим она бы его не назвала. Скорее, он был темной лошадкой, опасной потому, что от неё в любой момент можно ожидать подвоха. Причём не от злобы, а «из интереса», как он сам изволил выразиться. И, конечно же, ей было трудно забыть, что по вине соседа её друг провел несколько незабываемых дней в плену. Лера пробовала поговорить с Александром, но он только посмеялся.

— Оставь свою паранойю, дорогая.

— Я ему не доверяю.

— Я тоже. Это нормально.

— Тогда зачем приглашать его к нам? Давайте…

— Элеонора, не глупи. Так можно надумать много чего. Не создавай проблемы заранее, нам и так есть о чем пострадать.