Случайные люди (СИ)

Загребли его, наверное, за помощь мне. Я потерла лоб, прижалась к Мастеру под бок. Тот закивал, не отрываясь от листов. Дама осталась во дворце, солнце село, и я не видела, что там происходит, но грохот до нас долетал отчетливый.

Скоро я буду дома. К черту их всех — Мастера увеселительных иллюзий и чародейку, которую ее искусство не спасло от чужой зависти. Скоро никто из них мне не понадобится. Лес меня отпустит, я найду кого-нибудь, кто поработает за деньги, и не будет при этом служить врагам моих как бы друзей…

Эбрара с его «спаси мой народ» к черту особенно!

И войны, и разборки королевских семей. Я и у себя-то стараюсь не интересоваться политикой, сплошная грязь, а тут… чужие люди. Я положила голову Мастеру на плечо, зевнула. Одеяла я не захватила тоже, но всегда можно попросить Мастера сделать его из конской попоны.

— Король Каданок Серный получил свое прозвание за несколько лет до смерти, — проговорил он, когда я уже задремывала. — Он мешал серную пыль с углем, вкладывал в раны пленных и поджигал. О нем говорили с ужасом. — Меня передернуло, но я продолжала делать вид, что сплю. Мастер помолчал и добавил: — При нем Викерран побеждал в войнах и стоял крепко. Тогда чародеев держали не только как трюкачей для пиров и выездов. Она, — Мастер кивнул через поле, на холм, откуда раздавался скрежет, — справлялась о своем государе.

— Есть такие государи, — пробормотала я, — которые почили — и слава богу. Слава Четверым, если по-вашему.

— Вы уже стояли на пути домой, — сказал Мастер. — Отчего вы не распылили ее? Вы были бы уже в родных местах.

Про это я ему тоже рассказала. Приятно, все-таки, поговорить с кем-нибудь, а то конь устал от моей болтовни и просьб не сбрасывать меня с седла.

— Потому что у нее гражданская позиция, видите? Нельзя распылять тех, у кого гражданская позиция.

Мастер тихо хмыкнул.

Ничего, я что-нибудь придумаю, Ове мне подскажет, и никакие другие маги и их гражданские позиции не будут меня волновать. У Мастера вон, наверное, и позиции-то никакой нет, кроме того, что королеву он не любит и даже назвал ее девчонкой.

— Сколько вам лет? — спросила я, как когда-то уже спрашивала давно-давно. А может, и недавно.

— Много, леди, — ответил он, как давно-давно.

— Вы сможете… сделать все? Что нужно Лесу.

— Приложу все усилия. Я буду благодарен, если вы воздержитесь от исправления контуров по своему усмотрению.

Я боднула его лбом в плечо.

Было почти хорошо. Все правильно, все живы.

За исключением тех, кто скоро жив не будет, и кто, может, будет жив, но надолго останется в заключении. И кто будет не жив и не мертв, а что-то страшное между.

Но все это не должно меня волновать.

И не волнует.

Правда?

Правда же?..

Теплая вода, которой мы напились по литру, чтобы приглушить голод, тяжко лежала в животе. Мастер прошептал: отдохните, леди, мы начнем подготовку с утра.

Какой бы дорогой я ни оказалась дома, немедленно ли или через года, отступись я сейчас — получится, что я уйду туда по головам симпатичных людей. Как обычно и бывает.

Мастер шуршал листами едва-едва слышно, и я решила не отвлекать его, а обрадовать потом, с утра, а лучше днем. Чтобы рука не дрогнула, когда будет рисовать свои магические штучки.

Мы отправляемся воевать. Не только у духов есть гражданская позиция.

Глава 15

— В гробу я это видал, — сказал Марх Мэлор.

Мастер поглядел на меня с выражением «я же говорил», которое одинаковое не только у многих народов, но и у многих, как я теперь вижу, биологических видов. Я старательно пожала плечами. Ну говорил, ну да. Что дезертиры — это дезертиры, разбойники — это разбойники, и только их нам и не хватало.

Вообще-то — не хватало.

Истинная жизнь зудела на коже, тяжело лежала в животе, как взвешенный в теплом киселе золотой песок. Мастер говорил, что Кеннет Желтый приказал зачаровать истинною жизнью свой клинок, которым и сразил Эбрара. Вот поэтому легенды сочиняют про королей, а не про Софию Димитрову: клинка у меня, в отличие от монаршей особы, при себе не было, и ничего другого такого же славного. А как я буду убивать главного оркского генерала туфлей, я пока не представляла.

Мастеру понравились мои туфли. На них, мол, нет магии, и это так редко бывает здесь. Зачаровывать такие вещи приятно: как писать на новом пергаменте, а не на листе палимпсеста. Магия входит чистая и остается такой, какая должна быть, не путается с другими заклятьями, не искажается остатками прошлой ворожбы. Он вцепился в туфли и не отпускал, и я, наконец, сдалась. Я была добрая в тот момент: дама принесла откуда-то рыбешку, мы поели, и Мастер, наконец, сделал мне из платья штаны и что-то вроде жакета. Жить сразу стало веселее.

До того момента, как они с дамой, стоя посреди собранного по кусочкам зала, поговорили на Весенней речи, разложили везде записи Мастера и Ове и принялись ползать по полу и стенам, подрисовывая тут и там угольками. Я погладила щербину от кинжала. Панели на стенах обуглились, но узоры на них резали в свое время глубоко, на совесть. Мастер попросил у меня кинжал и исправил, что я напортила.