Опять все заговорили разом, Архипова махнула рукой и вышла. Остаток дня она провела, закрывшись в свободной аудитории, проверяя работы первокурсников. Настроение было плохое – Олег Еременко не являлся ее любимым учеником. Он был сложным в общении, резким и даже грубым. И, кроме того, некрасивым. И впервые в жизни Архипова обнаружила, что внешность играет против человека. До этого ей казалось, что только в личных, между мужчиной и женщиной, отношениях это имеет какое-то значение. Но, глядя на этого белобрысого, с белесыми глазами студента, Александра и жалела его, и испытывала неловкость. Словно ей было стыдно за природу, которая оказалась жестокой по отношению к этому человеку. Александра понимала, что есть тысячи более некрасивых людей, но почему-то Еременко выглядел агрессивно-жалко. «А такая голова, такие способности!» – жалела она его, понимая, что поведение парня – это своего рода самозащита. Архипова сознавала, что отчислить Еременко – это погубить его.
Вечером заехал Морковкин. Ее настроение он безошибочно распознал.
– Неприятности? – спросил он.
Архипова коротко рассказала о Еременко. Аркадий помолчал. Потом задал несколько вопросов. Александра машинально ответила.
– Понятно, у нас как всегда. Неудобные люди не нужны…
– И некрасивые… – добавила Архипова.
Морковкин ничего не сказал, только сжал ее руку. В этот вечер они собирались за покупками, но Аркадий понял, что настроение у подруги не исправится. И выглядела она неважно. Поэтому он притормозил у небольшого рынка, купил фруктов, овощей и пакет с соленым миндалем.
– Давай-ка домой. Я тебя сейчас отвезу, ты раньше ляжешь, выспишься, придешь в себя. А на неделе или в выходные мы с тобой все купим.
– Да, так лучше будет, – согласилась Александра. Она чувствовала тяжесть в голове, и общее состояние было не ахти.
Морковкин бережно выгрузил ее, пакеты, проводил до подъезда.
– Если что – звони. Я приеду, – сказал он, целуя ее в щеку.
– Угу! – пробормотала Александра. Она просто падала с ног.
Вечером, ближе к двенадцати, она поняла, что у нее начинается мигрень. Приступы этой нестерпимой головной боли нападали на нее примерно раз в три месяца. Александра на это время отключала телефоны, закрывалась дома. Так она проводила несколько дней в полной тишине и при отсутствии дневного света – плотные шторы в ее доме были тщательно задернуты. На работе знали об этой напасти и разрешали не брать больничный, не было сомнений, что пропущенные занятия Архипова отработает с лихвой.
В этот раз ее прихватило сильно – таблетки практически не помогали, она лежала с полотенцем на голове. Морковкин за это время позвонил раз десять и отправил штук двадцать СМС. Архипова видела его звонки – Аркадий ждал один-два сигнала, а потом отключался. Это означало, видимо, что он помнит и волнуется. Эсэмэски были длинными и витиеватыми. «Солнце мое, радость моя, держись, крепись. Ты мое все, мне плохо, когда тебе плохо!» – Архипова прочитала это и скривилась. Словно у нее зубы заболели. «Романтик-неврастеник!» – подумала она и опять засунула голову под подушку.
Через несколько дней она, осунувшаяся и бледная, появилась на кафедре. Как только она переступила порог, прибежала секретарь декана Людмила Евгеньевна.
– Вас срочно требуют!
Архипова пожала плечами и пошла за Людмилой Евгеньевной.
Завкафедрой встретил ее сурово, но с некоторым почтением.
– Должен задать вам вопрос. Вы предпринимали какие-то шаги в отношении Еременко?
– У меня была мигрень. Вы же знаете.
– Мигрень мигренью, а интриги интригами… – вздохнул завкафедрой.
– Какие интриги? – удивилась Архипова.
– Считайте, что я вам поверил…
– Хорошо, – пожала плечами Александра, – хоть и не понимаю, в чем дело.
– Еременко ваш шуму такого наделал, что на телевидении заинтересовались талантливым мальчиком.
– Как это?
– Мне позвонили и попросили прокомментировать инцидент, рассказать историю его отчисления, а также дать возможность поговорить с ним. Последнее вообще незачем, он совершеннолетний.
– При чем тут я? – изумилась Архипова, но за Еременко порадовалась.
– Я думал, что это ваших рук дело.
– Нет, но с парнем что решили делать?
– Да не будем его отчислять. Пусть учится, а то будешь преследовать – революционера воспитаешь. А так, глядишь, ученый, может, получится.
– Какое правильное решение! – воскликнула Архипова. Первые две лекции прошли оживленно – студенты ей обрадовались, еще они были довольны таким скорым разрешением ситуации с сокурсником. Все наперебой рассказывали, как приехали с телевидения, как долго и настойчиво группа пыталась преодолеть заслон из местной охраны, как обеспокоенные преподаватели звонили начальству и как наконец то принимало тележурналистов в своем кабинете.
– Вот там и выяснилось, что проблемы никакой нет, что Еременко надежда науки, которую надо оберегать. И что никто его не собирался отчислять, а только припугнули…
– Короче, все обошлось, но никто не понимает, как это получилось, – резюмировал курс.
Архипова слушала и радовалась. Это была победа, хоть и добытая неведомым путем. Общий настрой вернул ей энергию.