В дверях казарменной каюты, отведенной Марии Викторовне для работы, стоял запыхавшийся Филькин.
— Я... на лодке... искал... думал... там...
— А я только оттуда, — приветливо улыбнулась она. — Да вы проходите...
Филькин отрицательно замотал головой.
— Вас... все... уже давно... очень... ждут... — еле переводя дыхание, проговорил он.
— Ничего не понимаю... Где ждут?
— Да в кафе!
— А что случилось?
— Понимаете... Доктору «майора» присвоили... Только узнали... И сразу все туда... Идемте же! — Он посмотрел на часы. — Семь минут на сборы.
— Почему «семь», Петр Гаврилович? — Ее и эта точность рассмешила, и то, каким Филькин выглядел сейчас решительным. Глядя на его раскрасневшееся, еще совсем мальчишеское лицо, хотелось не по имени-отчеству к нему обращаться, а ласково назвать Петенькой, но это бы, конечно, смертельно обидело его.
— Вас все ждут, — упрямо повторил Филькин и стал объяснять, какое это важное событие, когда офицеру присваивают очередное воинское звание. — Это, если хотите, как Новый год или день рождения, но день рождения и Новый год бывают каждый год, а звание... Ну, пожалуйста, а? — вдруг очень просительно и почти жалобно сказал он.
Идти не хотелось, скорее бы добраться до гостиницы — и так все воскресенье провозилась на лодке, устала... Она здесь вообще быстро уставала — наверно, полярная ночь действует, не успела еще привыкнуть, да и не представляла себе, как одна будет в мужской компании. Но Петенька так умоляюще смотрел на нее, так, видно, ему нужно было, просто необходимо, чтобы она согласилась и пошла с ним сейчас, вернее, чтобы он, именно он, Филькин, привел ее туда, что она заколебалась.
— Петр Гаврилович, — мягко сказала она, — но я же не готова совсем, я не ожидала...
Действительно, неловко было появляться на их торжестве в брюках, в которых она на лодке работала. Хотя ей идет в брюках, она знает, но все-таки...
— Вы?! Не готовы? — Он с таким восхищением, с таким неподдельным восторгом смотрел на нее. — Да вы... вы... — Он просто захлебывался от переполнявших его чувств. — Пошли!
Филькин решительно взял ее за руку, еще больше покраснел, и она не высвободила руки, чутьем уже поняла, чего стоила ему эта, видимо, неслыханная для него смелость.
Да и как Петя вернется к ним без нее? Начнут подтрунивать, скажут, что не справился, что, конечно, не его надо было посылать... А кто, кстати, послал?.. И Петя будет краснеть, мучительно улыбаться — все-таки вроде ведь шутят, — но на самом-то деле для него же это так серьезно: выполнил он их поручение или нет.
Она уже сейчас почувствовала его состояние — как он потеряется, если она откажет, — и пришел-то за ней именно он — не доктор, не старпом, не штурман, не кто-нибудь. А может, он-то и вспомнил первым...
— Ну хорошо, хорошо, — уступила Мария Викторовна. — Я только немного порядок наведу, нельзя же так все оставить... — Она показала на разложенные чертежи, записи, на заставленный приборами стол, но Филькин не соглашался, уговаривал идти сейчас же, немедленно, не понимая, что ей ведь себя нужно хоть немного привести в порядок. Объяснить ему это, объяснить, что она нуждается в этом, после его восхищения ею Мария Викторовна как-то не смогла.
— Но ведь семь минут вы мне дали? — напомнила она с улыбкой.
— По правде говоря, ни минуты нет, — признался Филькин. — Внизу машина ждет, еле уговорил...
Вздохнув, Мария Викторовна пошла за ним по казарменному полутемному коридору, уже на ходу попудрилась, тронула помадой губы, с трудом различая свое отражение в маленьком зеркальце и вполуха слушая Филькина.
Она толком так и не поняла, как выглядит сейчас, — и прическа, наверное, не ахти, но уж бог с ней, с прической, это еще поправимо перед тем, как в зал войти, а вот что не смогла переодеться... А надела бы она голубое с пояском или, лучше, черное с блестками...
— А командир там? — спросила Мария Викторовна, когда Филькин умолк.
В ее вопросе Филькину почудилось сомнение, он и сам вдруг засомневался: а если действительно не придет? — но ведь тогда все их торжество наполовину теряло бы свой смысл, и Филькин, замешкавшись на секунду, тут же горячо заверил:
— А как же! Давно!
Скорее уже себе самому доказывая, что этого быть не может, чтобы командир не пришел, Филькин торопливо и сбивчиво стал говорить, какой он моряк, их командир, и хотя служить у него нелегко, но если уж плавать, то обязательно только с Букреевым, вот и Сергей Владимирович так считает...
Сергей Владимирович? Ах да, этот симпатичный штурман... Марии Викторовне трудно было понять, почему «обязательно только с Букреевым», но слушала она с интересом, ей почему-то нравились слова Филькина о командире, слова подчиненного о своем начальнике. Может быть, потому, что у нее тоже были подчиненные?
— На днях, наверно, садиться поеду, — сообщил ей по дороге Филькин.
— Садиться? — непонимающе переспросила Мария Викторовна. — Куда садиться?