— Курите, — разрешил Букреев, понемногу обретая себя в этой каюте уже хозяином. Да и замполит был сейчас рядом — вдвоем как-нибудь справятся.
Они закурили, Савинцев раскрыл блокнот, вынул шариковую ручку, Букреев снова напрягся («Ты-то хоть не молчи», — оглянулся он на Ковалева), и Савинцев спросил:
— Если не ошибаюсь, лодки, подобные вашей, за рубежом называют «убийцами», или «истребителями» подводных лодок. Или я что-нибудь путаю?
Ну, это еще куда ни шло! На эту тему Букреев мог хоть до утра говорить.
— Вы не путаете, — сказал он. — Правда, мы этот тип лодок называем проще...
— Но задачи у вас те же?
— Те же. В первую очередь — атомные ракетоносцы. Но, в общем, мы не из брезгливых, — усмехнулся Букреев, — можем и другие корабли топить.
— Товарищ Мохов посоветовал именно с вами поговорить, — сказал Савинцев, приготовившись записывать.
— Как с передовиками или как с отстающими? — поинтересовался Букреев. — Я же должен знать, о чем говорить — о недостатках наших или, наоборот, только о достижениях.
Савинцев улыбнулся, обнаружив золотой ряд зубов, и заверил, что именно как с передовиками. Букреев кивнул и записал на завтра в перекидном календаре: «Зубы», что должно было напомнить ему о необходимости сходить к зубному врачу, а то все забывал как-то.
— Несколько месяцев назад у вас, говорят, было интересное плавание, и мне бы хотелось...
— Интересное?.. Трудное плавание, — уточнил Букреев. — И вообще... Если вы насчет подвигов, так это не к нам. Не занимаемся этим. — Букреев развел руками.
— Специально, конечно, не занимаемся, — улыбнулся Ковалев, — но вот недавно трюмные наши все-таки отличились.
— Да, да, — оживился Савинцев, — товарищ Мохов мне говорил. Но хотелось бы более подробно. И фамилии... Вы ведь, кажется, представили их к наградам? Очерк должен пойти в ближайших номерах, и я бы хотел...
«А что? Может, действительно?.. — подумал Букреев. — Не вышло мытьем, так мы катаньем, а?»
— О трюмных можно, — согласился Букреев. — Понимаете, в трудных условиях, в море устранили серьезную неисправность...
Ковалев удивленно посмотрел на Букреева, не понимая его непоследовательности.
— Вот видите! — улыбнулся с облегчением Савинцев. — Значит, я по адресу.
— Конечно, — согласился Букреев. — Максим Петрович как раз только из штаба флота вернулся...
— И чем же наградили ваших трюмных? — поинтересовался Савинцев.
— А ничем, — спокойно сказал Букреев.
Ковалев уже понял ход Букреева и улыбнулся.
— Как — ничем? — Савинцев с недоумением посмотрел на командира.
— А так! Ездил пробивать — и ничего не вышло.
— Пока — ничего, — подтвердил Ковалев.
Букреев недовольно покосился на него: ты-то хоть не мешай мне сейчас!
— Это что же... надо пробивать? — спросил Савинцев.
— Указаний-то «сверху» не было! — сказал Ковалев. («Так, что ли?» — спросил он взглядом. — «Так-так! — молча одобрил Букреев. — Теперь правильно».) — А нашу инициативу некий товарищ признал несвоевременной, — добавил Ковалев.
— Представляете?! — Букреев изобразил перед корреспондентом столько удивления, как будто сам лишь сейчас услышал об этом и впервые удивился. — Подвиг — своевременный, а на медали нужно в конце года подавать! Чушь собачья!.. Вот написали бы об этом, а? И Максим Петрович поможет, если надо. Да и я... Чем не материал?! А главное — нужное дело сделаем!
— Видите ли, — уклончиво сказал Савинцев после некоторой паузы, — откровенно говоря, нас интересует скорее сам подвиг, а не то, как он поощряется в данном конкретном случае. Согласитесь, с точки зрения воспитания на примерах...
— Понятно, — сказал Букреев. — Все только на яркое бросаются. Только это и подавай.
Трудно все-таки было разговаривать с ним... Замполит — тот поинтеллигентнее. Может быть, он поможет? Ведь у них общее дело...
— Юрий Дмитриевич, — примирительно сказал Ковалев, — но и в другую крайность тоже не следует впадать. На подвигах надо воспитывать... Мы же их не выдумываем?
— Совершенно верно, — обрадовался Савинцев его поддержке. — Вся ваша служба, я считаю, является подвигом.
Букреев поморщился.
— Вы со мной не согласны?
— Я в корне не согласен, — сказал Букреев сердито. — Только ведь с вами опасно говорить об этом...
— Почему же? — удивился Савинцев.
— А вы потом возьмете и где-нибудь напишете, что все это я по величайшей личной скромности говорил, а на самом-то деле мы, мол, ежедневно находимся «на грани незаметного подвига».
— Что, были уже прецеденты? — рассмеялся Савинцев.
— Были, — мрачно сказал Букреев. — Так расписали мою эту самую скромность, что хоть в другую базу переводись после этого. А я ведь, между прочим, вообще довольно грубый человек, какая уж там скромность...
— Грубый? — спросил Савинцев у замполита.
— Бывает, — подтвердил Ковалев. — Даже с начальством. Это хоть как-то извиняет иногда: не только с подчиненными.
— Вот видите?! — Букреев развел руками. («Мог бы и промолчать перед корреспондентом», — подумал он о своем заместителе. )