Случайные помехи

Один прохожий под окном напомнил ему высокого, плечистого курсанта Звездной академии. Великолепный экземпляр самца! Он уже, наверно, на Луне. И конечно, трясется над часами – драгоценным подарком, который часовщик за несколько минут синтезировал с помощью своего универсального аппарата. Вообще представители этой расы во многом как дети. А в социальном смысле так оно и есть. С другой стороны, кто знает, какая будущность могла бы ожидать их? Часовщик почувствовал к ним на мгновение нечто вроде жалости, но тотчас подавил это чувство. Слабый уступает сильному, сильный – еще более сильному. Тут уж ничего не поделаешь, таков закон звездного космоса.

А хорошо он тогда придумал в последний момент – приделать этому простофиле на крышке часов портрет этой, как ее… Женевьевы Лагранж, его хорошей знакомой. Так бы курсант мог – мало ли – подарить кому-нибудь часы, просто передать. Теперь он этого не сделает, часы стали как бы именные.

Между тем на улице что-то неприметно изменилось. Общий темп жизни замедлился, что ли. Люди, прежде проходившие равнодушной толпой, начали с недоумением поглядывать друг на друга.

«Ага, начинается», – подумал часовщик, усаживаясь поудобнее. Стул заскрипел жалобно под его тяжестью.

Чтобы не распылять внимание, он решил понаблюдать за конкретным объектом. Ну, скажем, за этими двумя полными дамами. Разговор их, казалось, достиг высшего накала – так они жестикулировали и разевали рты. Но вот жесты их замедлились, стали какими-то сонными. Они начали с недоумением поглядывать друг на друга, словно виделись впервые. И вдруг одна из них с разинутым в вопле ртом вцепилась другой в волосы, с силой их дернула. Он неожиданности пострадавшая уронила наземь сумку, полную фруктов. Оранжевые апельсины покатились по асфальту. Прохожие переступали через них, кто-то бросился подбирать, другой с улыбкой подошел к уже вовсю дерущимся женщинам, пытаясь их утихомирить. Тогда обе в слепой ярости накинулись на миротворца.

«Все верно, – подумал мнимый часовщик. – Начинается с озлобления, переходит потом в панический ужас…»

Вскоре у перекрестка завязалась жестокая потасовка, в которой принимало участие все больше и больше людей. Толпа разбухала, вскоре она заполонила весь тротуар и выплеснулась на проезжую часть. Поток глайдеров прервался, образовалась пробка. Под непрерывное гудение машин хаос продолжал расти.

Через какое-то время у перекрестка появились силы порядка. Однако люди в форменных мундирах тоже не смогли утихомирить страсти. Да и вели они себя более чем странно: сам начали ввязываться в драку, ожесточенную и бессмысленную.

Часовщик потер руки – жест, заимствованный у землян. Пока все шло как нужно. Так было в зоне видимости – так, очевидно, было и повсюду, куда достигали лучи мыслепередатчика, которые концентрическими кругами распространялись во все стороны.

Неожиданно один из глайдеров, набрав с места скорость, врезался в толпу. Следам за ним – одновременно с четырех сторон – ринулись другие. Началось нечто неописуемое.

Драки шли вдоль всей улицы, но основное побоище продолжалось на перекрестке. Глайдеры один за другим врезались в кровавое копошащееся месиво, сталкивались друг с другом, переворачивались.

Кто-то из обезумевших прохожих запустил камнем в жалюзи, прикрывавшее витрину лавки часовщика, ажурный металл глухо охнул и зазвенел. «Так, так, голубчики, отменно», – прошептал часовщик и снова потер руки.

Безумие, кажется, достигло своего апогея. Люди бросались друг на друга, разбивали себе головы о стены. Одни с тупым выражением опускались на тротуар, кто-то с бессмысленным упрямством пытался взобраться на фонарный столб, падал и карабкался снова. Другой пытался запихать себе в рот булыжник, вывернутый в какой-то подворотне.

Витрины не грабил никто.

Все это было знакомо часовщику, и он с холодным любопытством наблюдателя ждал следующей стадии, которая должна была наступить с минуты на минуту. Глаза людей становились все безумнее, они что-то вопили, но крики, несущиеся со всех сторон, едва доносились сквозь двойные стекла окна – старый мастер не выносил пластика.

Один из обезумевших людей, который валялся под самым окном часовой лавки, вдруг рывком поднялся, опираясь о стенку, и стал оглядываться, словно и улицу, и дома, и все происходящее видел впервые. Лицо его выражало ужас. В следующее мгновение он издал пронзительный вопль, проникший сквозь двойные стекла, и помчался по улице, выставив впереди руки, словно слепой. «Прекрасно, начинается этап клаустрофобии, болезни замкнутого городского пространства», – отметил про себя часовых дел мастер.

Бегущего по улице пытались остановить, кто-то хватал его за одежду, другой заступал путь, но ничто не могло прервать его бег.

Вскоре к бегущему присоединился второй, затем третий… И вскоре толпы людей в разорванных, окровавленных одеждах, с вылезающими из орбит глазами, давя друг друга, ринулись прочь из города. Именно этого эффекта и добивался часовщик.