Случайный билет в детство (СИ)

— А я, как сиганул вниз… опомнился только, как за речкой остановился.

Надо же, страх действительно творит чудеса. Пацаны, промчались сквозь лес, ни одной ели не задев, и реку они наверно перепрыгнули, так как другого объяснения сухим ногам нет. А я не заметил, как дрова с собой припер. И хорошо, что в тот момент за остаток сухостоины держался, а то пришлось бы опять за дровами вверх по склону лезть. Причем одному. Женька и Олег, скорей всего не пошли бы, разве что Ильяс… и то сомневаюсь. После того что случилось никто в темноту бы не полез.

— Нет, вы мне объясните — как ног-то не замочили?

— Фиг его знает, Серег, бамс — и на том берегу.

— А, твою …! — звучит от реки.

Мы замолкаем и смотрим на реку.

— Это кто это ещё?

— Пацаны, это я… — донеслось до нас.

— Во, блин, это же Серега.

Ульский, хлюпая мокрыми кедами, выбирается на берег.

— …! — вновь матюкнулся он. — Ноги … замочил.

— Серега как там оказался?

— Как-как, — отвечает он, — вышел по малому в кустики, только… это… самое, тут вы толпой с горы, а следом треск, будто мамонт несется. Вот я ломанулся за вами.

— Мы тебя не видели. Ты где был?

— Кажется, вон у той ели. — И Серега показал на дерево, стоящее на середине противоположной горы.

Мы опять валимся в хохоте.

— Ой, не могу-у-у…

— За нами… и обогнал…

— Не заметили мы-ы-ы…

С трудом поднимаю голову и спрашиваю через смех:

— Калитку-то закрыть не забыл?

— А отлить? — подхватывает Ильяс.

Ульский начинает застегивать ширинку.

— Отлил-отлил, — смеется он.

— По дороге расплескал?

— Не-е-е, до ели донес.

— И там ручеек пустил? Ха-ха…

Феерическая картина наверно — горная поляна, залитая лунным светом, а в самом центре подростки, катаются по поляне, держась за животы.

Все-таки смех хорошее лекарство, но в разумных дозах. А мы уже досмеялись до боли в животе, надо как-то успокаиваться, и смех потихоньку переходит в истерику. Подняться на ноги не удалось, так на карачках до реки и дополз. Там я просто сунул голову в воду. Друзья тоже к реке приползли. Савин растер лицо, сел на ближайший валун и спросил:

— Нет, пацаны, а что это все-таки было?

— Медведь, конечно, что ещё? — пожал плечами Переходников.

— Да ладно, какой такой медведь? — отжимая носки, говорит Ульский. — Нет тут медведей.

— Да? А что тогда это было? Мы все видели. Большая туша, и рычала так грозно.

— Жек, я не знаю — чего вы там видели, но медведей тут нет. Чего только со страху не померещится?

— Нам не мерещилось. Там точно кто-то был. Серег, скажи…

— Был, — киваю я. — Что большое и живое.

Ульский пожимает плечами и, беря кеду, нюхает её.

— Хорошо хоть кеду отмыл, — тихо ворчит он, — а то в коровью мину под елью вляпался.

Я чуть не подскочил. То-то запах знакомый показался. Блин, ну и позорище, коровы испугались. Стыдоба-то какая. Она скорей всего по той пологой тропе поднялась, и паслась там спокойно до темноты. Услышала нас и подошла ближе. А мы ее за дикого зверя приняли…

Бедняжка, наверно испугалась больше нашего.

Ребята слов Ульского про коровью мину не слышали, обсуждая — как они лихо вниз по склону неслись, и кто больше испугался. Лучше им о корове не говорить. И вообще, пора костер запаливать и спать ложится.

Поднимаюсь, иду к сухостоине и тащу ее к кострищу. Ребята идут следом.

— Олег, давай топор.

— Ой, — и Савин смотрит на меня.

— Что «ой»? Топор, говорю, давай.

— А он там.

— Где там?

Олег показывает на Лысый горшок.

— Там… где-то…

Вечно у Савина получается не здесь, а где-то там. Вздыхаю, ведь не пойдет он сейчас за своим топором. И винить его не за что. Он, от испуга, топор бросил, я за сухостоину схватился. У каждого своя реакция на испуг, но он все-равно виноват, значит инструмент мы ему найдем. Я вытаскиваю свой туристический топорик и вручаю его Олегу:

— Раз ты бросил свой нормальный топор, тогда вот этим малышом чекрыжишь ствол на метровые чурки.

Савин берет топорик и начинает рубить.

— Помогли бы, пацаны… — буркнул он остальным.

— Пойду досыпать, — сразу зазевал Ульский, — кеды и носки до завтра высохнут. Покедова, пацаны.

И уходит к палаткам. Олегу начинает помогать Женька со своим таким же топориком.

— Я сейчас, — говорит Ильяс, бросает свой топорик и направляется вслед за Серегой.

Пока Савин и Переходников, что-то бормоча под нос, рубили еловый ствол, я наломал мелких веток, и раздув угли, разжег огонь. Затем положил два самых толстых полена, а сверху навалил срубленную мелочь.

От палаток возвратился Расулов, держа в руках какой-то тюк.

— Вот, — говорит он, — одеяла надыбал. Нефиг, нам они нужней, а их все-равно палаткой накрыло.

Лежки из лапника вокруг костра уже приготовлены. Начинаем укладываться, сунув рюкзаки под голову. Что-то громко звякает.

— Мля, — вскрикивает Савин, потирая затылок, — об бутылку ударился!

— Че орешь, придурок! — шипит Расулов, оглядываясь на палатки.

— Да ладно, не проснулись на треск, не проснутся сейчас.

— Сколько там? — спрашиваю.

Луна уже успела зайти за гору, поэтому Савин подносит бутылку ближе к огню.

— Чуток. По глотку каждому.

— Ну, так наливай.