Случайный билет в детство (СИ)

— Ух ты! — изумился Савин. — Это кто такое выдумал?

Уж не знаю, почему эту лавку признали запретной. Что на ней такого произошло, чтобы в любого севшего на неё, все местные пацаны плевали. Но я понял — кто это придумал. Естественно Вершина. Порядки тут наводит, аналогично зоновским, что от отца узнал.

Существует в зоне такая каста — опущенные, их ещё «петухами» называют. Низший слой зоновского общества. Все их вещи, предметы обихода обозначены особыми метками, чтобы другие не опоганились. Опущенные сидят, спят и едят в отведенном им месте. Не дай бог какому-нибудь зеку, даже по незнанию, коснуться любой вещи «петуха», то автоматически он будет считаться опущенным, и никого подробности не волнуют — случайно коснулся, не случайно….

Меня взяла злость на эту зоновскую действительность, на Вершину, устроившего это тут, на этих идиотов, следовавших этому дебильному решению. Захотелось избить придурков. Скрипнул от злости зубами и белобрысый опять дернулся, но из такого захвата не вывернуться. Подтянул его ещё ближе и зашипел прямо в лицо:

— А если твоя мама сюда сядет, то ты в неё тоже плюнешь? Чего молчишь, урод? — и опять рявкнул остальным:

— Сидеть! Верблюды хреновы!

Савин легко стукнул полбу крайнего, усаживая обратно.

— Прекратите, хулиганить! — заверещали из окна первого этажа, — сейчас милицию вызову!

Обернулся и увидел, что из окна первого этажа смотрит женщина с волосами, накрученными на крупные бигуди.

— Вызывайте, — отвечаю этой бугристой голове. — Чего же молчали, когда тут трое одного метелили, а?

Голова скрылась, а я спросил у Олега:

— Ты их знаешь?

— Этот из восьмого «б», — показал он на белобрысого, — а эти из седьмого «д». Как звать — не знаю.

— Кто из них в тебя плюнул?

— Эти двое, а этот только бил, — Савин показал на сидящего перед собой, затем ткнул пальцем в белобрысого, — но вот это первый харкнул.

Посмотрел высокому в глаза, тот сразу тихо заскулил, предчувствуя будущую экзекуцию. Поздно, голубчик, раньше думать надо было. Усмехнулся, пришедшей мысли…

— Ну и что с ними делать, а? — спросил Олега, напустив металла в голос.

— А по рожам надавать…

— Нет, — перебиваю, — мы поступим по-другому…

Ухватил сразу двоих пацанов за их верхние губы и потянул вверх. Олег сразу сообразил — что я задумал и тоже схватил третьего за губу. Они приглушенно завопили, но противиться боли не могли, встали, как миленькие. Развернув «верблюдов», мы усадили их, почти одновременно, на «поганую» лавку.

— Вот, — удовлетворенно сказал я, — теперь плюйте друг на друга, пока слюна не кончится.

Как только мы пацанов отпустили, они вскочили с лавки как с раскаленной сковороды, и бежать…

Но я перехватил белобрысого за руку и загнул болевым.

— Погоди, вопрос есть, — сказал ему я, — где тусуется Вершина?

— Обычно в скверике у беседки, — заскулил высокий, — отпусти, больно.

— Потерпишь. Так обычно, или где-то ещё? — и я прижал кисть сильней.

— Ай… ещё он в будке бывает. Ай!

— Что за будка? Где именно?

— Старая будка, рядом с домом отдыха. Да отпусти же, больно…

— Я знаю где, — сказал Савин. — Пойдем, Серег, отпусти этого верблюдА.

Я отпустил белобрысого, наградив его напоследок пинком под зад.

Длинный «верблюд» отбежал подальше и что-то грозно заорал, но мне было плевать на его пустые угрозы. Ничего он мне не сделает, только и будет издалека воздух от большой обиды сотрясать.

Микрорайон имел форму сильно вытянутого прямоугольника. До дома отдыха недалеко, только пересечь поперёк. Мы прошли половину пути, как Олег меня остановил.

— Серёг, когда про поганую лавку сказали, у тебя глаза такими бешеными стали. Я подумал, что ты сейчас их убьёшь.

— Этих уродов не за что убивать. Тут другое…

— Что?

Я пояснил Савину смысл «поганой» лавки, и рассказал некоторые зоновские реалии.

— И что теперь… — бледнея, пробормотал он, — они ведь всем расскажут…

— Не расскажут, побоятся, так как сами опоганились. А насчет себя не волнуйся, сам-то себя таким не считаешь?

— Нет, конечно! — возмущенно выпалил Олег.

— В этом-то и суть.

— Сволочь этот Вершина, — зло сплюнул Савин. — Чувство такое — будто пятно несмываемое осталось.

На то и ставка была, что чувство такое будет. И Савин прав — Вершина сволочь, причем большая сволочь. А ему только шестнадцать лет, и страшно подумать — что дальше будет? Боюсь, что разговора с ним может не получиться. Могу сразу в рожу дать, как увижу. Руки так и чешутся.

Мы вышли на дорогу, разделяющую частный сектор и пятиэтажки микрорайона. В садах вызревала черешня. Опять это чувство непривычности. В Поволжье в это время только-только зелень появляется, а тут погода, как говорили у нас ребята в отряде — шепчет. Буйство зелени. Небо синее-синее, чуть разбавленное клёцками мелких облаков. Солнце, ласково щекочет кожу. И я такой молодой. Чего бы не радоваться? Вот только от ложки дёгтя никуда не денешься.