Этот коктейль ужасных качеств бросает меня на кровать и смотрит сверху вниз с победной улыбкой. Синева в его глазах плещется и переливается, будто солнце взошло на горизонт и озарило его великолепие.
— Я не умею ухаживать? — Максим понижает голос и щурит глаза. — И чем же я тебя обидел?
— Тебе еще и подсказки нужны? — я оглядываюсь по сторонам, намекая на то, что он только что притащил меня в номер и бросил на кровать. — Ты ужасен, Константинов.
— Тем, что хочу раздеть тебя? Хочу увидеть твое тело без одежды и сделать своей по-настоящему?
В горле начинает щекотать. Хочется нервно сглотнуть и отмотать наш разговор на пару реплик назад.
— А мое мнение не учитывается?
— А похоже, что оно не учитывается? — Константинов понижает голос еще и упирается коленом в матрас.
Но он держит руки при себе. Жадно смотрит на меня, стараясь не смущать и любоваться только лицом, но нет-нет и его глаза опускаются ниже. И тут платье с запахом оказывается ужасным выбором. Мне все-таки стоило переодеться. Ткань сбилась, оголив мои бедра, а верх так плотно облегает грудь, что я чувствую себя самым настоящим искушением.
— Мы снова разговариваем вопросами, — говорю, а сама держу под контролем руки, чтобы не начать торопливо поправлять платье.
Нет уж. Пусть мучается и смотрит. Это он спешил в спальню и верил, что случится что-то вне контракта.
— Мы однажды пересекались до бара, — роняет Константинов, зажигая мое удивление пополам с шоком. — Перед самой свадьбой с Ольгой я решил взглянуть на тебя…
Что?!
— Ты подрабатывала в кафе. У тебя были утренние смены по выходным, с девяти до двенадцати.
Да, было. Мне не хватало денег, чтобы смотреться хоть чуточку своей в престижном университете, и я нашла подработку. Константинов льстит, называя это кафе, обычный фаст-фуд, я стояла за кассой и мыла полы, маневрируя между бесконечными потоками посетителей. Потом мне повезло и я получила краевую помощь для студентов, с деньгами стало полегче и я даже смогла помогать сестре.
— Я не помню, — признаюсь честно.
— Пять лет прошло. Конечно, — он кивает. — Я всего раз зашел, взял кофе и выкинул его в мусорку у входа. Сам не знаю, чего хотел.
— Признаться? … Ты никогда не хотел позвонить мне или встретиться? — я приподнимаюсь на локтях, вглядываясь в волевое лицо Максима. — Тебя не тяготило прошлое?
Когда Константинов гасит вечную усмешку, становится очевидно, что он намного старше. Тринадцать лет разницы не могут пройти бесследно. Я вижу перед собой опытного повидавшего жизнь мужчину. Он может сколько угодно подшучивать, но суть не спрячешь. Он такой не просто так, скорее всего, прошел жестокую школу жизни и разучился двигаться мягкой поступью. Он давит и даже ломает, добивается своего и берет то, что выбрал.
— Первое время тяготило. Но нужно было молчать, мой босс пальцем щелкнул и сказал, что ничего не было. Никакой аварии. Да и не рвался я в ментовку. А потом… Потом я сам стал боссом. Слишком большим и влиятельным, чтобы дать ошибке молодости всплыть.
— Смерть моих родителей — ошибка твоей молодости?
— Если говорить по факту, то да.
— А я что тогда? Ошибка твоей зрелости?
Я отворачиваюсь и смотрю на кремовые подушки, которыми завалена кровать. Мысли скачут с одного на другое, но все они вмиг выветриваются, когда Максим касается меня. Он наклоняется и кладет пальцы на мой подбородок. Зажимает, но не грубо, и поворачивается к себе.
— Не хочу, чтобы ты была ошибкой, — говорит Константинов. — Я устал от них.
Он резко придвигается и накрывает губами мои губы.
Напористый жаркий поцелуй…
Максим обнимает мое лицо ладонями и вдруг оказывается, что он может быть нежным. Все то, что ему стоило произнести вслух, подобрав слова и вспомнив, что женщины любят ушами, он доносит через прикосновение. Ведет чуть огрубевшими подушечками пальцев по моей коже, успокаивая и распаляя одновременно, я погружаюсь в легкий транс, не готовая к тому, что он умеет не только в напор и давление, но и в деликатность. Константинов жестко и властно целует, подгибая под себя, но совершенно невесомо касается, очаровывая теплом сильных рук.
— Макс…
Я выныриваю из миража, отклоняясь назад. Константинов следует за мной, не позволяя сразу разорвать поцелуй, но через мгновение отпускает меня. Но только губами.
— Чего ты боишься? — бросает он хрипло.
Его крепкий взгляд устремлен на мои губы, как и пальцы. Он обводит их контур и знакомит меня с новой гранью чувствительности. Не знаю, почему так остро реагирую на него. Может, из-за того, что чувствую, что он все же сдерживается, все же ищет новую грань своей натуры, чтобы не спугнуть меня. Он еще не играет по моим правилам, но хотя бы на полшага отступает от своих.
— Я не боюсь, Максим. Дело же не всегда в страхе.
Я обхватываю его запястья, хотя мне это не удается, у Константинова слишком массивные руки, и увожу прочь. Незаметно выдыхаю, когда перестаю ощущать его порочное прикосновение, которое почти нашептало непозволительные образы. Те, что следуют за жаркими поцелуями и делают влажными простыни.