Случайный контракт

— Ну, если так любишь точность… — Алекс бросает взгляд на часы. — Осталось всего три часа. И потом, с друзьями мы это отметили еще вчера, а сами опаздываем. По-моему, это как-то неправильно. Праздник-то наш.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Еще недавно я обязательно сказала бы ему в ответ: «А я думала, что праздник у нас будет только через год, когда истечет срок контракта». Но сейчас благоразумно молчу. Пробую шампанское и наслаждаюсь тем, как тают пузырьки на губах. И тем, как трещат тихо свечи.

А еще жадностью и желанием, которое я не просто вижу, а чувствую каждой клеточкой кожи. Потому что ими пропитано все: наши взгляды, прикосновения, наше молчание, улыбки и разговоры.

— Я тут кое-что нашел, пока вел борьбу с пауками, — говорит Алекс и протягивает мне несколько фотографий.

Старых, еще черно-белых, с побелевшими уголками. Я принимаю их бережно, хотя он передает их так, будто просит выбросить в мусор. Хотя, может, отчасти он действительно этого хочет. Потому что на снимках он.

На первом снимке ему лет семь. Он стоит между темноволосым мужчиной и белокурой женщиной. Женщина заливисто смеется, мужчина приобнимает за плечи Алекса. А тот взъерошенный, с рубашкой, застегнутой наперекосяк, как будто очень спешил попасть в кадр. И очень-очень доволен, что ему удалось.

— Где вы? — спрашиваю, заметив на заднем фоне передвижную тележку со сладкой ватой.

— В зоопарке. Это последний семейный выход, который я помню.

Бросаю взгляд на него: на его лице ни единой реакции, даже тени нет ностальгической грусти. Хотя следующий снимок показывает разительную разницу, как будто делит жизнь мальчика на «после» и «до».

Алексу здесь уже лет двенадцать-тринадцать. Казалось бы, прошло всего немного времени, а женщина, которая сидит рядом с ним на старом диване, уже не смеется. Уставшая, постаревшая, с одутловатым от спиртного лицом. И отца уже нет.

— Он… умер?

— Да, привязался к кому-то на улице. Неудачно. Матери уже тоже нет.

— Мне жаль.

Он едва заметно кивает.

— Заметила? Там очень не хватало твоей страсти к хорошим ремонтам.

— Прости, даже если бы захотела, помочь все равно бы не вышло.

— Да, — говорит он, укладываясь на бок и подперев рукой голову. — Тебя пришлось подождать.

От его слов и подтекста я чувствую себя словно фитиль. Поднеси спичку — не скоро потушишь. Немного спасает шампанское.

— Кстати, как продвигается ремонт у тебя в квартире?

— Никак. Постоянно не хватает времени. Но если тебе не терпится от меня избавиться, разочарую: тебе терпеть меня еще год.

— С ремонтом я помогу, — не предлагает, а ставит в известность Алекс. — Потому что, считай, у меня открылся дар ясновидения — свободного времени у тебя станет еще меньше, чем было.

— Почему? — выдыхаю чуть слышно.

Мы оба знаем ответ, просто я хочу его слышать. А он дразнится. Молчит, улыбается. Потом вдруг бросает взгляд на часы и, приподнимаясь, провозглашает:

— Уже полночь — пора!

— Хочешь сказать, настала амнистия? — шучу я. — Теперь мы с чистой совестью можем пить не просто так, а по поводу?

Улыбнувшись, он тянется куда-то в сторону, за матрас, и достает бархатную коробочку красного цвета. И снова ложится.

Открыв ее, вижу браслет от известного бренда. Он весьма лаконичный и легко узнаваемый — круг белого золота и знак бесконечности, который очень похож на яркую бабочку из-за россыпи дорогих камней на ее крыльях в виде восьмерки.

У меня нет слов. Даже дыхание перехватывает. Не столько от красоты — хотя и от этого, да. Но больше от подтекста, который несет в себе этот подарок.

— Спасибо, Алекс… Он… просто волшебный.

— Что только не сделаешь ради того, чтобы в инстаграме сказали: «Ого, он уже не только большой и толстый, а еще длинный и твердый», — усмехается он. — Ты, кстати, можешь добавить вот это «волшебный». Звучит тоже неплохо.

— Нет.

— Что «нет»? — удивляется Алекс.

А я надеваю браслет на запястье и перебираюсь поближе к нему. Нет, не рядом. Поближе — значит, поближе, поэтому я сажусь на него. И, угрожающе склоняясь над ним, честно предупреждаю:

— Больше никаких непроверенных фактов!

Алекс закидывает руки за голову и улыбается. Но, несмотря на расслабленную позу, он выглядит очень опасным.

— Считаю, что в семье должно быть полное взаимопонимание. Я готов. Проверяй.

Сердце стучит быстро-быстро, он следит за каждым моим движением, но я и не думаю отступать.

— Хорошо, — говорю, задирая на нем футболку, — посмотрим, как прошли твои тренировки.

Его улыбка становится шире.

Я чувствую его взгляд, но сосредотачиваюсь на деле. Он даже мне помогает — вытягивает руки, чтобы я могла снять футболку. И снова укладывается, когда я прикасаюсь к его обнаженной груди. Опускаюсь пальцами к его прессу — аж дух захватывает от того, что я вижу и чувствую.

— Знаешь, — говорит Воронов, — в последнее время большая нагрузка приходилась на нижнюю часть тела.

Я прячу улыбку, прекрасно понимая, о чем он. Скольжу пальцами по резинке его штанов, намеренно дразню его, задевая его кожу.

