Случайный папа

– Подставляется, – говорю, наблюдая за ней.

– В отличие от двух мужиков далеко не модельной внешности, ее появление подозрений не вызовет, – возражает Мирон. – Но даже если и возникнут вопросы, единственное, что запомнится четко, – ее рыжий парик.

Возвращается она быстро, в руке горсть леденцов, которыми пытается нас угостить.

– Охранник-душка, – сообщает, рассасывая конфету. – Сказал, что он в клубе. Похоже, шанс повеселиться все-таки будет.

Развлекается сволочь.

И довольно активно. Даша заходит в клуб, крутится там недолго, заказывает коктейль и якобы отлучается в дамскую комнату.

Уточнив дальнейший ход действий, снова теряется в клубе. А вскоре снова выходит – уже не одна. Садальский, прижимая ее к себе, тащит ее к новенькой тачке. Красивая, дорогая игрушка красного цвета.

Наше авто, стыдясь, мотыляется следом, сохраняя приличное расстояние. И останавливается тогда же, когда и тачка красного цвета. Здесь нет камер, практически единственное глухое место по дороге к нему домой.

– Оденься, прохладно, – хмыкнув, Мирон вручает мне шапочку-маску.

– Мы похожи на двух придурков, – сообщаю, взглянув на напарника.

– Лучше на двух придурков, чем на двух подсудимых.

Не поспоришь с этими адвокатами.

Помощница у него идеальная. Все делает четко. Когда мы подходим к машине, парочка увлеченно целуется. Дай борову волю, он бы разложил ее прямо здесь. Он даже не реагирует, когда я дергаю дверь и вытаскиваю его на дорогу.

Яркие губы, шевелит ими, что-то мямлит. В глазах – ноль осознания. Сжав его шею, смотрю в эти пуговки, а он блеет что-то невнятное, кажется, предлагает бумажник. Я выбираю его телефон.

– Но…

– Некогда торговаться.

Запихиваю его на заднее сиденье его же машины, руки перехватываю сзади, его же ремнем. Хлопаю дверью, что вызывает у него лихорадку: тварь начинает дрожать.

– Дальше я сам.

– Файер-шоу мое, – стоит на своем адвокат.

Даши уже рядом нет. Она сыграла все правильно. Увидев нас, закричала, потом бросилась наутек. Пробежит квартал – доедет домой на попутке. А вот Мирон едет следом за мной.

Не центральными улицами, сюда лучше добираться тихими тропами-перекрестками. Наверное, фотограф видит пустырь и только теперь понимает, что дела его плохи. Ну или отошел чуть от шока, потому что начинает ныть без умолка. До этого почти благородно молчал.

Бесит.

Бесит сильнее, а это опасно.

Остановив машину, открываю переднюю дверь, впуская внутрь воздух. Тихо так, идеально пусто, темно.

– Отпустите… – доносится сзади. – Отпустите, я ведь ничего… я вам заплачу! Сколько хотите? Я вам заплачу! Только отпустите меня!

– Может, еще и машину отдашь?

– А… – Он давится воздухом и затыкается.

Оборачиваюсь к нему.

– Ты правильно понял, машина к тебе не вернется. Хотя, думаю, есть более важный вопрос: вернешься ли ты?

Он снова дрожит, буквально трусится весь. А жалости нет. Стоит только представить, как он прикасался к Марине, как она отбивалась, и перед глазами черная пелена.

– Выходите, – предлагает Мирон, – теперь я хочу покататься.

– Только осторожней… – просит фотограф. – Только осторожней, пожалуйста, она только что из салона!

Грустно, он так ничего и не понял.

Ну что ж, придется помочь.

Как только красная машина уносится, приступаю к уроку. Нельзя обижать девушек, не стоит этого делать, чревато – объясняю ему. Пожалуй, я хороший учитель, до него доходит, что я не шучу.

Быстро доходит, я даже не устаю.

Но «шутить» ему тоже в ближайшее время не светит. Хотя, может, в больничке откроет в себе другие таланты, потому что у него случается внезапное озарение.

– Это из-за какой-то телки, да? Если из-за какой-то из этих дур… Они же сами… Они же сами хотят денег и славы… я просто…

– Ты просто заткнешься!

Расставив еще парочку «запятых», отбрасываю его и позволяю спокойно лежать. Вдали слышится взрыв, ночь окрашивается огненным заревом. Боров вздрагивает – рыдания? Понимает, что машину уже не увидит?

Плевать на него.

Сев в машину, еду за адвокатом. Стоит от огнища не так далеко, наблюдает с какой-то хищной ухмылкой.

– Красивое зрелище, правда?

Ему не нужен ответ.

Это их разговор.

– Ты знаешь, что был седьмым? Я потом по камерам отследил – ты был седьмым, кто проезжал мимо. И единственным, кто захотел меня вытащить, хотя машина уже загорелась.

Полюбовавшись на огонь еще пару минут, он садится в салон. Когда мы проезжаем мимо фотографа, приоткрывает окно, всматривается в темноту.

– Карабкается, – замечает одновременно со мной. – Дай-ка его телефон. У нас же беструпная вечеринка?

Тщательно протерев смартфон, он свистит, привлекая внимание Садальского, и, размахнувшись, делает бросок в темноту.

Машина возвращается на СТО. Мой байк – на свободу.

– Спасибо, Мирон. – Жму ему руку.

Он усмехается, считывая все самое главное между строк. Я благодарен за помощь, молчание, за то, что сдержал, когда было нужно, заставил забыть об эмоциях. И за совет – бить молча, не ударяясь в мыльные откровения, которые легко ко мне приведут.

– Не жми так сильно, как будто прощаешься, – сверкает улыбкой. – Долга нет. Теперь можем просто дружить.

Я киваю.

Он делает так же.