— Не могу сказать точно, — произнесла она наконец. — Перед войной там собирались сделать музей, но ничего из этой затеи не вышло. Да, верно, речь потекла чуть живей, — хотели привезти какие-то картины и открыть музей, наняли смотрителя, этого Андреаса Лауба, он и жил там. Потом, говорю, ничего не вышло, — закончила она неуверенно, — но, может, он знает что-нибудь о ключах. Правда, он съехал из дворца много лет назад, вернулся в свой дом.
— А где этот дом?
— Километра два с половиной отсюда, сразу за перекрестком, — она дала подробные наставления и прибавила: — Он живет там один и всегда дома, фройляйн, никуда не ходит. Выращивает картофель, капусту, держит свиней, ульи у него есть, так что он всегда где-то поблизости.
— Огромное спасибо, — поблагодарила Марта, — я попытаю счастья.
И она пошла к двери, но тут женщина окликнула ее со всей решительностью, на которую была способна.
— Фройляйн! Когда будете говорить с Лаубом, не забудьте… — Она со значением потерла большим пальцем указательный и даже, о чудо, усмехнулась. Марта улыбнулась ей и получила в ответ почти полноценную улыбку.
Андреас Лауб, как и рассчитывала Марта, оказался на месте. Он сидел на деревянной скамье у дома и точил косу. Это был человек с морщинистым, обветренным лицом, похожий на всех мелких фермеров Европы, в одежде бесформенной и поношенной как бы установленного для этой категории лиц образца. Подойдя ближе, Марта дала ему лет шестьдесят и сразу отметила написанное на физиономии упрямство.
— Герр Лауб? — Он едва заметно кивнул, и стало ясно, что и из него придется вытягивать слово за словом. Она коротко объяснила, что хотела бы осмотреть дворец, и закончила вопросом: — Не знаете ли вы, кто мог бы меня впустить? У кого есть ключи?
Тут он отложил косу и посмотрел на нее с хитроватой угрюмостью, явно что-то прикидывая в уме.
— У меня. — Видно, он нечасто пользовался голосом, и тот несколько проржавел. — У меня ключи.
— Вы позволите осмотреть дворец? — И решив, что сейчас самое время, прибавила: — Я хорошо заплачу вам за беспокойство.
Глаза его жадно блеснули. Помолчав, он спросил:
— А у вас есть разрешение?
О, как глупо, что она об этом не подумала!
— Где я могу его получить? Я справлюсь и вернусь снова. К кому я должна обратиться?
— Ни к кому, — он ухмыльнулся. — Дворец закрыт, никому не нужен, о нем все забыли. Я могу впустить вас. — Он тяжело поднялся, зашел в дом, потом вернулся, будто что-то вспомнив, и осведомился: — Сколько времени вы будете его осматривать?
— Не знаю. Сегодня, пожалуй, весь день. И, наверно, я еще вернусь три-четыре раза, может быть, больше.
— Ага, — хмыкнул он сосредоточенно. — За весь день я возьму с вас, само собой, дороже.
— Мне не нужен экскурсовод, — бестактно перебила она, но, заметив, как он помрачнел, поняла свой промах и побыстрей постаралась его загладить. — Я заплачу за ключи, сколько вы скажете, и не займу у вас много времени.
Он долго обдумывал это заявление, а потом повторил недоверчиво:
— Вы заплатите столько же, как если бы я водил вас?
— Да. Сколько вы хотите?
Желание выжать из подвернувшегося случая все до копейки, опасение, что чересчур вздутая цена все испортит, подозрение, что Марта сумасшедшая, но это безумие послано Богом и потому законно использовать его к полной своей выгоде, — все это до того ясно читалось на обветренной физиономии Лауба, что Марте стало даже неловко. Наконец, мечась между жадностью и благоразумием, он выдавил из себя цифру.
— Я буду давать вам столько же, — сказала Марта, протягивая ему равную двум долларам купюру, — всякий раз, когда мне понадобятся ключи.
Лауб сделался почти любезным, расторопно исчез в доме и вернулся со связкой, на которой болталась целая гроздь ключей — современные американские от цилиндрических замков, дешевые с двумя бородками и несколько очень старых, красивых, огромных, в разной степени заржавленности.
— Дворец в километре отсюда, — сказал он. — Десять минут ходьбы.
— А можно подъехать?
— Только до ворот, а там надо идти по парку. Главные ворота связаны цепью, не стоит открывать их. — Говоря это, он шел к машине, а она за ним, дивясь этой удивительной, сугубо немецкой манере: мужчина впереди, а женщина, покорно, следом.
Но скоро улыбка угасла, и легкая дрожь предчувствия охватила Марту. Колесо завертелось, и она в самом деле приближается к сияющему из глубины времен таинственному камню.
Глава 8
Плоские открытые поля и яркое солнце остались позади: они ехали под огромными деревьями по еле заметной дороге в зеленом, лесном, торжественном молчании. Лес был очень стар, лишен подлеска, подножие его поросло толстенным ковром мха, так что ничто не мешало взору проникать далеко в глубь колоннады толстых, ровных стволов.