— Семья? — Он как-то странно хмыкнул или хрюкнул, будто его коротким ударом стукнули по горлу. — Семья… семья… — с одной и той же кислой интонацией повторял дядя. — Сын и две примадонны. Вот летом я отдыхаю… живу! — Он хлопнул себя по широкой пухлой груди. Жесткие волосы на ней прокалывали шелковую рубашку. — Я вообще… — он плотоядно оскалился. — А что? Надо жить. Надо жить… Вот вы своего ребеночка от правды бережете. А зачем? Нет, я своим чадам говорю, что сволочь, она завсегда легче живет. А потому и дольше. Ясно?
Казалось, что дядя не произносил слова, а жевал их и выплевывал. Он, давясь, допил остатки вина, взял бутылку за горлышко и швырнул в сад.
— Это свинство, — сказала из окна мама Надя, — поднимите бутылку.
— Хозяин уберет, — сказал важный дядя. — Вы его не жалейте, спекулянта. Сидят на нашей шее, цитрусовые… Вот вы, — он нагнулся ко мне, — вроде бы интеллигент, а на шляпу, на шляпу заработать не можете! — и хохотнул, и ушел, ломая кусты.
Утром мы лежали на пляже и обсуждали, переезжать нам на другую квартиру или нет.
Вдруг слышим Ленькин голос:
— Здравствуйте, тетенька!
Смотрим: а это наша знакомая — толстая тетя в голубом халате.
Ветер откинул полу халата, и мы увидели над коленом большой глубокий рубец. Некрасивый.
— С войны осталось, — виновато сказала она, запахивая халат, и повернулась к морю.
А оно, живое и сильное, подползло к ее ногам, тихое и доверчивое.
Здесь, у берега, оно было мутное, а там, где летали чайки, — чистое, прозрачное — чудо природы…
Я
люблю видеть сны, такие, чтобы, проснувшись, закинуть руки за голову и долго вспоминать увиденное.Только редко я вижу хорошие сны. Мама Надя объясняет это моей привычкой спать на левом боку. Дескать, надавишь на сердце, сожмешь его, тяжело ему биться, и сны от этого беспокойные.
Ленька спит и на левом боку, и на правом, и на спине, и на животе, а сны видит замечательные.
Приснилась ему, например, пальма. Будто жили мы в горячей Африке, воткнули в песок веточку, стали ее поливать, и выросла пальма, а на ней мартышки сидят, улыбаются.
— Мартышки тоже из веточки выросли, — объяснил Ленька, — прямо, как яблоки.
Посмеялись мы и забыли про этот сон.
Но теперь, когда Ленька садился рисовать, на листе бумаги одна за другой появлялись пальмы. Были они длинные и разноцветные. Мартышки были круглые и тоже разноцветные.
Через несколько дней Ленька еще раз увидел во сне пальмы. Испуганно и удивленно рассказывал он:
— Вы подумайте, пальмы росли в снегу! В холодном снегу! Мартышек, конечно, не было. Ни одной мартышки. А пальмы были.
Кто его знает, может, Ленька и выдумал этот сон, выдумал и — поверил. Вечером он ушел кататься на лыжах. Возвращался он всегда с шумом: хлопала дверь, раздавался стук упавших лыж, звенел голос:
— Есть хочу!
А тут Ленька вошел тихо, и сам он был тихий. В руках он держал черную от угольной пыли палочку с засохшими листьями.
— Зачем ты принес эту грязь? — спросил я.
— Что ты… — прошептал Ленька. — Это веточка. — В серых глазах его было изумление. — Это, конечно, не пальма, но она вырастет. Вот увидишь, у нее будут листья. Зеленые такие листочечки.
— Сейчас зима, — ответил я, — разве зимой растут листья? — И чтобы не огорчать сына, добавил весело: — Вот когда мы будем жить в Африке или Анапе, тогда другое дело.
Ленька с сожалением покачал головой и, словно опасаясь, что я отберу у него веточку, стал снимать пальто, не выпуская ее из рук.
Он налил в бутылку из-под кефира воды и всунул туда веточку. Вода сразу стала темноватой, будто в нее капнули чернил.
Ленька, видимо, почувствовал мое неверие, сказал:
— Ну и что? Пусть не вырастет. Здесь ей тепло. А в снегу холодно. Пусть хоть согреется. — Он переменил воду, поставил бутылку на стол и спросил: — Чья же она?
А это была веточка шиповника: на ней со всех сторон торчали острые шипики-коготки.
— Колются, колются! — радостно кричал Ленька, трогая их пальцами. — Нет, нет, они не дадут ее в обиду! — и посматривал на меня.
Сухие твердые листья пришлось оторвать — они отпадали при первом прикосновении.
Мама Надя ничего не заметила, когда пришла домой, и я сказал:
— Посмотри. Он уверен, что на этой палочке вырастут листья. Вот сейчас, зимой.
— Нет, — ответила мама Надя, — сначала появятся почки.
— А потом мартышки, — насмешливо добавил я.
Злая пурга шуршала по окну снежной крупой.
— Ты молодец, — сказала мама Надя Леньке, — молодец, что пожалел веточку. Поставь ее на подоконник к батарее. Там тепло и светло.
Мне было неловко перед ними, хотя я действительно не верил, что сухая веточка-палочка зазеленеет, да еще зимой.
А друзья мои верили. Они каждый день меняли воду. Утром, едва проснувшись, Ленька бросался к окну.
Когда их не было в комнате, я внимательно разглядывал веточку и — жестокий человек! — думал: «Эх, друзья, напрасно стараетесь…»
Как-то утром Ленька не бросился к подоконнику.
В этот день он не переменил воду в бутылке.
— Глупая ветка! — с отчаянием воскликнул Ленька. — Надо ее выбросить!
И даже мама Надя промолчала.
Никто из нас не решался выбросить ветку.
А в окно стучалась пурга.