Наконец, Лоренцо смахнул последнюю стружку, дунул. Поставил лисичку на стол, прямо перед Мэй.
— Вот, — сказал он, улыбаясь. — Возьми.
Мэй заворожено взяла. Как не взять? Вот уж не думала, что илойский трибун способен на такое.
Лисичка была маленькая и словно живая, теплая — еще хранящая тепло его ладоней. Она сидела, склонив голову на бок, чуть вытянув шею, уши торчком. Такая любопытная, серьезная, слегка настороженная.
— Похожа? — довольно спросил Лоренцо.
Мэй сразу не поняла.
— На тебя похожа? — спросил он. — Как думаешь?
Мэй поджала губы и быстро поставила лисичку обратно на стол.
Смутилась. Но похожа… Да, Мэй поймала себя на том, что сейчас даже смотрит точно так же — внимательно и настороженно. Лоренцо уловил очень точно.
— Можешь взять себе, — сказал он.
— Нет.
Никаких подарков ей не нужно, даже таких.
— Как хочешь, — он пожал плечами. — Тогда дома отдам Виоле, может, ей понравится.
— Виоле?
Он тихо вздохнул.
— У меня маленькая дочка, Виола, ей скоро пять лет.
Все еще улыбка на губах, но чуть грустная, и глаза…
— Ты любишь ее?
Зачем она такое спрашивает?
— Я ее никогда не видел. Я пять лет не был дома, Мэй.
Что-то скользнуло в его голосе… Боль? Пять лет — это очень долго.
Мэй и не заметила, как села рядом, подперев подбородок кулаком. Хотелось что-то сказать, но что — она не знала. Осторожно погладила лисичку пальцем.
— Ты скучаешь по дому? — спросила она.
Он… нет, не нахмурился, только черточка между бровей.
Она лезет в личное? Куда не стоит лезть? Зачем ей?
Но именно сейчас это казалось важно.
— Я не знаю, что ждет меня дома, — сказал Лоренцо. — За такой срок все может измениться. Кикко, моему сыну, было три года… я делал для него деревянных драконов, волков, лошадок и солдатиков, ему ужасно нравилось. Мы устраивали баталии в перистиле, взятие крепостей… Сейчас ему восемь, совсем другие интересы и другая жизнь. Я даже не уверен, что он узнает меня. А жена…
Лоренцо поджал губы, болезненно сморщился, отвернулся. С женой, видимо, там вообще нехорошо…
Мэй молча гладила лисичку по спине и между ушей, словно живую — это успокаивало.
— Фигурки из дерева меня научил вырезать один центурион, Бруно, еще в первый мой поход, в Олсене. Мы попали в осаду под Тарузой, сидели больше трех месяцев, зажатыми на каменистой косе, нас должны были забрать корабли, но корабли не приходили, там… Не важно. Надо было чем-то занять себя, чтобы не сойти с ума, не думать о еде… и о смерти тоже не думать… Бруно учил меня.
— …не думать о смерти… — тихо повторила Мэй, сердце сжалось.
Лоренцо вздрогнул, повернулся к ней.
— Прости, — сказал он, словно сказал что-то не то.
— Этран, — сказала она. — Почти восемь месяцев осады. Я понимаю…
Мэй вышивала чудесных птиц. Сидела у окна и вышивала — птицы, цветы, деревья на своем свадебном платье. Почему-то мысль о свадьбе помогала ей держаться, мысль о новой жизни, о мире, о том, что все будет хорошо, у нее будет семья и она будет счастлива. Дело даже не в Тарине, она почти не знала его. Видела своего жениха несколько раз, а близко — лишь один. Их родители договорились обо всем. Но он ей нравился — такой высокий, красивый, сильный… любая девушка была бы счастлива… примерно ровесник ее брата. Тоже рыжий, чистой крови, только глаза у него зеленые.
Однажды, всего раз, они с Тарином гуляли в саду. Мама сказала — им нужно познакомиться ближе. Тогда Мэй отчаянно стеснялась, не могла даже поднять на него глаза, краснела. А он смотрел на свысока, улыбался, разглядывал, и Мэй понимала, что тоже ему нравится.
Взглянул бы Тарин на нее снова? После всего…
В Этране его не было, как и Дина. Они защищали Лааш и не успели к началу осады.
Мэй вышивала платье и ждала…
У Лоренцо глаза серые, совсем темные в полутьме, в уголках глаз легкие пучки наметившихся морщинок, лицо загорелое, слегка обветренное, выгоревшие на солнце волосы.
Он ведь был в Этране? Наверняка был. Легата, Эдварда Тернера, она помнила, он даже ходил, поначалу, на переговоры, когда еще казалось, что можно договориться. Потом легат уехал, и вместо него остался…
Мэй закусила губу до боли.
— Т-ты… — хотела спросить, но голос дрогнул, сорвался.
— Последние месяцы я руководил взятием Этрана, — ровно сказал он. Что-то напряглось и заледенело в его лице.
Мэй всхлипнула. Резко вскочила.
Нет, взятия крепости она не видела, была уже далеко оттуда. Тогда еще в безопасности.
Сейчас тоже хотелось броситься бежать, куда угодно, куда глаза глядят… но за дверями ждали гильдейские охранники. Они будут стрелять, если она выскочит. Умереть так — глупо…
Нож на столе. Мэй могла бы даже успеть, теперь у нее хватит сил. И она отомстит.
Лоренцо перехватил ее взгляд… сцепил пальцы, словно специально давая ей фору.
Убить.
Он смотрел ей в глаза. Молчал. Не пытался ничего доказать и оправдаться. Не пытался ничего сделать.
Если бы он начал оправдываться, она бы точно убила его. Не стала бы ему верить.
Но он молчал.
Мэй видела, как его руки напряглись, в ожидании, но он не двигался. Ждал. Давая ей возможность решить самой.