– Теперь это будет легко, семи лет не потребуется. Спорим, ты залетишь мгновенно? – Он подался вперед, стараясь внушить ей картину: она на сносях и вновь в той просторной розовой блузе. Однако в голову лезло непрошеное воспоминание о первых семи годах с их ежемесячным разочарованием. Тогда ему казалось (хотя, конечно, это был чистой воды предрассудок), что неудачи эти – знак их абсолютной несовместимости. Они не состыковывались, в главном и буквальном значении этого слова. Когда Сара наконец забеременела, он почувствовал не только облегчение, но и вину, словно им удалось кого-то обдурить.
Мэйкон отогнал эти мысли.
– Я понимаю, Итана не вернуть. Я знаю, никто его не заменит. Но…
– Нет, – сказала Сара.
Взгляд ее был тверд. Мэйкон знал этот взгляд. Она никогда не меняла решений.
Мэйкон принялся за суп. Здесь подавали лучший крабовый суп в Балтиморе, но, к несчастью, от специй засвербило в носу. Не дай бог, Сара подумает, что он плачет.
– Прости, – сказала Сара уже мягче. – Но ничего не выйдет.
– Ладно, забудь. Это безумие, верно? Безумная идея. Когда ребенку исполнилось бы двадцать, нам было бы уже… Почему ты не ешь?
Сара посмотрела в тарелку. Взяла вилку.
– А вот представь, – сказал Мэйкон. – Я покидал твои вещи в чемодан, постучался к тебе и говорю: «Собирайся, едем в Оушен-Сити. Мы и так потеряли кучу времени».
Сара застыла, не донеся сердцевину артишока до рта.
– В Оушен-Сити? Ты же его терпеть не можешь.
– Я в том смысле…
– Ты всегда говорил, там слишком людно.
– Да, но…
– И что ты там покидал в чемодан? Все мои вещи в моей квартире.
– Я говорил образно.
– Знаешь, Мэйкон, ты не общаешься, даже когда общаешься.
– Ох уж это «общаешься». – Он ужасно не любил это слово. – Я хочу сказать одно: нам стоит начать сначала.
– Я и начинаю сначала, – сказала Сара, вернув артишок в тарелку. – И все для этого делаю, но это не означает, что я хочу дважды прожить одну и ту же жизнь. Я пытаюсь сменить направление. Я прохожу кое-какой курс. И даже иногда встречаюсь с мужчиной.
– Встречаешься?
– Куда-нибудь выбираюсь с моим терапевтом.
Возникла пауза.
– Почему не назвать его просто врачом? – спросил Мэйкон.
Сара прикрыла глаза.
– Послушай, – сказала она, – тебе тяжело, я знаю. Нам обоим тяжело. Но между нами уже почти ничего нет, как ты не понимаешь? Вот ты сломал ногу, и к кому ты обратился? К Розе! А мне ты даже не позвонил, хотя у тебя есть мой номер.
– Если б я обратился к тебе, ты бы приехала?
– Ну… ты мог хотя бы спросить. Но нет, ты позвал родных. Они тебе ближе меня.
– Неправда, – сказал Мэйкон. – Вернее, правда, но дело не в том. То есть в каком-то смысле они ближе, ведь у нас кровное родство.
– Эта ваша дурацкая игра, которую больше никто не может уразуметь. Это ваше домашнее хозяйство, эта ваша Роза с ее разводными ключами и паяльниками. Она прогуливается по скобяным лавкам, точно другие люди – по бутикам.
–
– Вы цепляетесь к словам. Чуть что – лезете в словарь. Препираетесь из-за
– Окстись, Сара, в этом-то что плохого?
– Такие всегда ходят в один ресторан, в который еще ходили их деды и бабки, но и там им надо все переложить и переставить, чтобы за столом сидеть так, как они сидят дома. Если надо всего лишь задернуть штору, они приходят в дикое волнение и не примут решения без долгого коллективного обсуждения, в котором взвесят все «за» и «против»: «Если не задернем, будет жарко, а задернем – разведется плесень…» Ежедневно они должны выпивать по шесть стаканов воды. И каждый вечер есть свою драгоценную печеную картошку. Они не верят в шариковые ручки, электрические пишущие машинки и автоматическую коробку передач. Они не верят в «здравствуй» и «прощай».
– Как это? – не понял Мэйкон.
– Как-нибудь присмотрись к себе! Люди входят, а ты лишь скользишь по ним взглядом, они выходят – ты поспешно отворачиваешься. Ты не допускаешь приходов и уходов. На продажу выставлен дом-мечта, но ты его не купишь, потому что заказал самоклеящиеся ярлыки со старым адресом и не двинешься с места, покуда не израсходуешь весь полуторатысячный запас.
– Это не я заказал, это Чарлз, – возразил Мэйкон.
– Пусть, но вполне мог и ты. Потому-то жена от него и ушла, и я ее не виню.
– И теперь ты нацелилась сделать то же самое, – сказал Мэйкон. – Хочешь разрушить двадцатилетнее супружество, потому что я пристегиваюсь ремнем.
– Оно уже давно рухнуло, поверь мне.
Мэйкон отложил ложку. Заставил себя сделать глубокий вдох.
– Мы уходим от сути, Сара, – сказал он.
– Да, наверное, – помолчав, согласилась она.
– Нас угробило несчастье с Итаном.
Сара оперлась локтями о стол и закрыла руками лицо.
– Но это неправильно, – сказал Мэйкон. – Других горе сплачивает. Почему же нас оно разлучило?
– Что-нибудь не так? – спросила официантка.
Сара выпрямилась и стала рыться в сумочке.
– Все хорошо, – сказал Мэйкон.
Официантка опустила поднос с главными блюдами и недоверчиво взглянула на Сарину тарелку с закуской.
– Дама это съест или как? – спросила она Мэйкона.
– Э-э… наверное, нет.