Девушка встала и неохотно пошла в свою комнату. Там она еще раз прочитала письмо мичмана, села за письменный стол, достала лист бумаги и задумалась. Потом взяла перо и написала: «Алексей Самуилович, как мне хочется писать это письмо Вам…» Она положила перо и засмотрелась в окно. Дождь прекратился. Тучи разредились, и сквозь них стало проглядывать голубое небо. Софье припомнился случай, который с особенной силой врезался в ее память. Он сильно напоминал случившееся при Анапе. «Ретвизан», корабль под командованием молодого Грейга, сел на мель вблизи голландского берега. Бушевал шторм, и начинался отлив. Корпус корабля трясся под жестокими ударами волн, но сдвинуться с места не мог. Казалось, гибель была неминуема. Отчаяние охватило матросов, но не их капитана. Со всем хладнокровием и решительностью он приказал поставить стаксели. Под напором штормового ветра корабль сдвинулся с места и начал движение, подскакивая и ударяясь о грунт. Сколько бы ни была ужасна его неподвижность, но движение было еще страшнее. Громада корабля, потерявшего перо руля, стала игрушкой свирепых волн и ветра, бороздя килем песок отмели. Но какова была всеобщая радость, когда вышли на глубокую воду и все поняли, что спасены!
Софья читала в морском журнале описание того плавания много раз. Ей представлялось, что и она была там, и тогда она нашла в капитане «Ретвизана» свой идеал. Нет, нет! Она не могла писать мичману. Этот веселый юноша, легкомысленный, беззаботный и поверхностный, не был тем человеком и другом, о котором она мечтала. Если уж надо, то скорее она написала бы его командиру — сущему дьяволу, как охарактеризовал его кузен, — но тот не прислал ей ни строчки… Софья Петровна стала жалеть себя, решив, что она глупая сентиментальная девица, живущая в миражах.
Девушка очнулась, когда вошел Карл Христофорович и спросил, готово ли письмо. Он собрался сегодня же навестить транспорт.
— Я не могу, дядюшка, не могу, уверяю вас, — разрыдалась она.
— О, это не дело, милая! Зачем обижать обходительного человека? Давай напиши ему несколько строчек. Война ведь. А случится с ним что, жалеть будешь, я же тебя знаю… Мучиться будешь…
Софья скомкала предыдущий лист, взяла новый, вынула из манжет платья белый батистовый платочек, промокнула глаза и принялась писать: «Уважаемый Юрий Васильевич, спасибо за письмо…»
Первые фронтовые впечатления
1
Минули последние часы первого дня войны. Жаркий и пыльный, он казался утомленным и страдавшим от жажды солдатам бесконечно долгим. Они толпились перед небольшим колодцем и терпеливо ждали своей очереди, чтобы плеснуть пару пригоршень воды на горящие от пота лица и наполнить фляжки. Главная штаб-квартира расположилась на ночевку в селе Фалчи.
Феликс Петрович отправил Ивана Ильина за водой, а сам вместе с Муравьевым принялся ставить палатку. Когда они забили в землю колышки, появился служитель из дипломатической миссии и передал, что Феликса срочно ждет начальство. Тот отряхнул руки, поправил китель, надел фуражку и было пошел, но вернулся:
— Чуть не забыл, Андрюша. Очень важное! Я об ужине. Не ешь, пока я не вернусь.
Он огляделся по сторонам и подмигнул заговорщически приятелю:
— Знаешь, промелькнула тут знакомая особа в кухне императорского штаба. А там, брат, питание не чета нашему. Так что спокойно расстилай на столе белую скатерть и ожидай меня.
Он взмахнул рукой, ухмыльнулся весело, по-мальчишески, и пошел.
Палатка дипломатической канцелярии напоминала старые палатки екатерининских времен. Парусина с внутренней стороны была подшита выцветшим шелком фиолетового цвета. Палатка имела два отделения. В первом из них за небольшими походными столиками скрипели перьями по белым листам бумаги несколько чиновников по дипломатической части — все молодые люди, сыновья знатных особ.
— Салям алейкум, господа! — поздоровался Феликс Петрович. — Все трудитесь, все трудитесь. — Он изобразил низкий турецкий поклон. — Не ведает ли кто из вас, кому я понадобился? Султану или великому визирю? — Увидев непонимание в их лицах, пояснил: — В таких палатках некогда жили султаны, до того, как построили себе дворцы у берегов Золотого Рога. С двумя отделениями, как и эта. Называли ее Галибе-диван. Внутреннее отделение для султана, а внешнее для визиря и прочих сановников. И все, что происходило во внешнем отделении, султан видел и слышал. Хитро задумано, правда?
Многозначительный взгляд, который он отправил своим коллегам, говорил: внимайте и мотайте на усы.
— Ждут вас оба: и султан, и визирь, — ответил сын главнокомандующего фельдмаршала Витгенштейна. — А также главный редактор нашего Галибе-дивана граф Матусевич. Входите, — пригласил его молодой Витгенштейн, которому шутка понравилась.
Феликс Петрович бодро вошел во внутреннее отделение. Там его действительно ждали. Оказалось, что его дядя, Антон Антонович, руководитель дипломатической части, рекомендовал своего племянника как хорошего знатока русского языка. Вся корреспонденция главной штаб-квартиры и дипломатической части шла на французском языке.