Случилось нечто невиданное (ЛП)

     — По нашим дорогам трудно путешествовать. То еще занятие… Последние пятнадцать верст проехали за пятнадцать часов. Верста в час. Повозка постоянно утопает в грязи, а сверху все льет и льет. — Феликс Петрович вздохнул. — Второй день без остановки. Мой Иван только и делает, что отыскивает окрестных мужиков. Соберет десяток, и хоть платим им, но все равно толку мало. Плохо дело, брат, плохо!

     — В одном американском журнале я читал про строительство железных дорог, — подхватил Муравьев. — По ним будут двигаться паровозы. А у нас… господи… или глубокая грязь, или огромный слой песка, или непроходимые сугробы.

     — Может и позднее, но и здесь появятся такие дороги, — ответил Феликс Петрович. — Какие чудесные люди есть у нас. Огонь! Например, барон Шиллинг. Славный человек! Служит в нашем министерстве. Слышали о нем? — И не дожидаясь ответа, продолжил: — Настоящий изобретатель! В этой войне он будет взрывать крепости с помощью электричества. Наверняка вам, как и мне, собственно, слово «электричество» ни о чем не говорит. Для меня это темный лес, но для барона нет. Скажу вам, я верю в человеческий прогресс, но сейчас нам придется ехать до Одессы на моей повозке по разбитым дорогам.

     Со двора донеслись возгласы и ржание лошадей — верные признаки прибытия экипажа с важным начальством. Станционный смотритель вылетел как стрела, и через некоторое время в задымленный и душный зал станции — бывшего постоялого двора — вошел генерал в сопровождении адъютанта и ординарцев. Смотритель кланялся до земли нахмуренному генералу и бегом побежал по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж, где предложил генералу отдельную комнату, деревянную кровать с соломенным тюфяком и компанией хорошо откормленных клопов. Феликс Петрович узнал генерала и внезапно покраснел. Адъютант на мгновение замер, окинул опытным взглядом столы и лавки и, увидев Феликса Петровича, махнул ему рукой.

     — Какая приятная встреча! Скучать сегодня не придется. Устрою его превосходительство и вернусь. Вижу, карт у вас нет. Вот мои, — сказал он и, вытащив из кармана колоду, швырнул ее на стол и поспешил вслед за генералом.

     — Кто это? — спросил Муравьев.

     — Ленька Егоров, — неохотно ответил Феликс Петрович. Ему не хотелось объяснять Муравьеву, что за птица этот Егоров. Наглец, кутила, опытный картежник и известный дуэлянт. При этом адъютант генерала А. Б., супруга Сирены.

     — Красавец, — вздохнул Муравьев. — И форма ему к лицу.

     Феликс Петрович вяло усмехнулся на эти слова. Ему не по душе была встреча с обоими — и генералом, и адъютантом. Тем более ему не хотелось провести ночь в карточной игре. Но человек не властен над обстоятельствами. С возвращением Егорова сразу началась игра в вист. Но другого выбора и не было. Дождь стучал по крыше, барабанил в окна, ночь была темна, и если двинуться в путь, то непременно увязнешь в глубоком липком черноземе. Уж лучше за партией в вист в компании Егорова, хоть и неприятен тот Феликсу Петровичу.

     Егоров раздал карты. Феликс Петрович и Муравьев сначала ставили понемногу, но когда им стало везти, повысили ставки. Банк держал Егоров. Его ловкие руки быстро и сноровисто управлялись с деньгами и картами, и в то же время он успевал отпускать остроты в адрес того или другого. Время шло. Кое-кто из присутствовавших засыпал сидя, начинал храпеть и встряхивался, потом засыпал снова. За другими столами также спокойно играли в карты — благо, что большое начальство давно почивало наверху. Пахло обувью, потом, влажной одеждой и еще черти чем, но Феликс Петрович и Муравьев увлеклись игрой. Они выигрывали, но это не отражалось на хорошем настроении адъютанта. После полуночи, однако, счастье переметнулось на другую сторону. Но это не повлияло на молодых людей — они продолжали делать ставки. Егоров, со своей стороны, угощал их хорошим вином (вероятно, из генеральских запасов), подшучивал над ними, а руки его, работая как будто сами по себе, действовали безошибочно, прибирая деньги, производя расчеты, раздавая карты… Почти одновременно кошельки Феликса Петровича и Муравьева оказались пустыми. На подзуживания Егорова продолжать делать ставки они только беспомощно пожимали плечами. Егоров зевнул, собрал колоду карт (деньги он перед тем спрятал поглубже — они ему в Одессе пригодятся) и сказал:

     — Что поделаешь, господа. Когда везет, а когда нет. Кому не везет в карты, тому повезет в любви.

     При этом он так посмотрел на Феликса Петровича, что молодого человека пробрала дрожь от злого холодного взгляда. Что хотели сказать эти глаза, Феликс не разобрал, но в них было столько недоброжелательства и явной ненависти, что даже Муравьев это заметил. Ясно было, что Егоров сводил личные счеты.

     — Да-а… Список отпадает, — произнес Муравьев, провожая взглядом удалявшегося Егорова.

     — Что за список?

     — Да я наметил купить кое-что в Одессе.

     Феликс Петрович печально улыбнулся:

     — Не беспокойтесь. Уверяю вас, мой дядя нас профинансирует. Он чудесный человек, вот увидите.