Слуга Божий

Для немощных был как немощный, чтобы приобресть немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти хотя бы некоторых.

Св. Павел. Первое послание к коринфянам (9:22)

Отчего человек так легко привыкает ко злу? Впрочем, милые мои, не мне отвечать на сей вопрос. Знаю лишь, что я привык к Хез-хезрону. К смраду стоков, к пенной воде в реке, где рыбу видят лишь плывущей кверху брюхом; к дешевому вину и клопам в постели. Ненавидел этот город и был не в силах покинуть его. Что ж, похоже, я превратился в портовую крысу, малого трупоеда, питающегося гниющим мясом. Как видите, я не был высокого мнения о своей работе. По крайней мере, не в жаркие, безветренные дни, когда на улочки Хез-хезрона опускается неимоверный смрад. Отчего я не избрал для себя спокойную жизнь в провинции, где, как представитель Святого Официума, занимался бы в одном из маленьких городков порчей девок, выпивкой с местными нотаблями и толстел бы так быстро, что только и успевай ослаблять пояс? Знавал инквизиторов, которых без остатка поглощали именно такие богобоязненные занятия. Приезжали потом в Хез-хезрон на неделю-другую, раскормленные и довольные собой, рассказывали, как хорошо идут дела вдали от хлопот большого города. А ваш нижайший слуга в это время должен был вдыхать вонь сточных канав и в поте лица своего трудиться ради Его Преосвященства епископа, который умел быть весьма неприятным человеком, особенно когда давали о себе знать его приступы подагры.

Конечно, хорошо иметь лицензию самого епископа Хез-хезрона (это придает вес в глазах многих людей), но еще лучше не иметь обязательств и вечных проблем с деньгами. Мог я, правда, жить на официальном подворье Инквизиториума и спать в холодном чистом дормитории,[31] но тогда пришлось бы делить комнату с другими инквизиторами. А кроме того, ежедневные молитвы: обедня, вечерня, полунощница, заутреня — такое не для меня. Точно так же, как и вино, разведенное с водой в пропорции один к трем, и реденькая кашка с дешевой приправой. Выбирая из двух зол, я предпочитал потеть и вдыхать смрад — но в собственной комнате. И не многих знал из тех, для кого проживание в дормитории — верх мечтаний.

А нынче я лежал на твердом ложе в корчме «Под Быком и Жеребчиком» и, храня стоическое спокойствие, кормил клопов и вшей. Было так душно, что казалось: вдыхаю воздух сквозь вонючую мокрую тряпку. Рядом на столике стоял кувшин, наполненный дешевым и уже теплым вином, а мне даже не хотелось протягивать к нему руку. Лежал и размышлял над тщетностью человеческой жизни, когда услышал в коридоре тяжелые шаги. Отчаянно скрипнула одна из четырех ступеней, ведших в мою комнату, после чего кто-то остановился у порога и с минуту хрипло дышал. Потом раздался стук. Даже не хотелось отвечать. Обычное «войдите» или «кто там?» уже было не по силам вашему нижайшему слуге. Потому я лишь издал некий неартикулированный возглас — и, как видно, его приняли за приглашение: дверь открылась, и на пороге я увидал мужчину, тело которого (чтобы не сказать — туша) заслонило весь проем.

— Ох, мечом Господа нашего клянусь, — пробормотал я, а скорее прошептал, едва шевеля губами, поскольку даже бормотать не хватало сил.

Пришелец был и вправду огромен. Большое, покрытое рыжим волосом брюхо вываливалось из шерстяных штанов и свисало на уровне естества. А еще у человека были красные обвисшие щеки и почти сросшийся с шеей подбородок. Затылок шириной с мой зад. Вдобавок незнакомец был весь в поту и отвратительно вонял. Мне казалось, что в комнате уже не может смердеть сильнее, однако… Но быстрые глаза вашего нижайшего слуги не могли не отметить, что у человека этого оказались бы проблемы с прохождением сквозь игольное ушко не только из-за своей толщины. На его пальцах я отметил солидные золотые перстни с весьма немаленькими глазками благородных камней. Сапфир, рубин и изумруд. Синий, красный и зеленый. Очень красиво.

— Мастер Маддердин, — просипел, и я видел, что каждое слово выходит из него с трудом. — Позволите присесть?

Я кивнул и понадеялся, что мой табурет не развалится под его тяжестью. Но пришелец осторожно пристроил огромный зад на сиденье, а потом без слов хватанул кувшин с моим вином и приложил к губам. Пил, а на толстый подбородок, горло и рубаху стекало красное, заливало выпирающий живот. Допил до конца, рыгнул, после чего отставил кувшин. Явственно повеселел, я же — наоборот. Не люблю людей, которые не оказывают мне должного уважения. Но я мог выслушать, что он желал мне сказать, прежде чем убить его. Да и, кроме того, во-первых, мне не хотелось даже садиться на постели, а во-вторых, перстни на его пальцах свидетельствовали, что и кошель у пришедшего мог оказаться куда как толстым. И возможно, мне перепадет часть его содержимого.

— Извините, господин Маддердин, — произнес он чуть более окрепшим голосом. — За ваш кувшинчик отплачу вам золотом.