Слуга Божий

— Суммируем то, что я услышал. — Я встал из-за стола, беря следующую лепёшку, ибо были на самом деле вкусными. — В городе погибает трое уважаемых граждан. Погибают,признаю, незаурядным способом. Обвинённой в убийстве, совершённом посредством чёрной магии, становится молодая вдова, за которой ухаживали все трое. Нет улик её преступления, нет мотивов, подозреваемая вину не признаёт. А вы не вызываете епископского инквизитора — ба! — не вызываете хотя бы палача, на что, кстати говоря, и так не имели в этом случае права, и не допрашиваете её надлежащим образом, а только сразу приговариваете к костру. Приговор выносится единогласно бургомистром, двумя скамейщиками и пробощем, который выступал как представитель церкви. Что-нибудь не сходится в том, что я сказал?

— Вс-ссс…

— Итак: всё сходится. Ну что ж, пора поговорить с обвиняемой, верно?

Я кивнул Смертуху, поскольку присутствие моего сотрудника полезно на допросах. Один вид его лица порождает в обвиняемых какую-то удивительную тягу к признаниям.

Бургомистр вскочил и снял с пояса ключ, которым открыл солидную, дубовую дверь в углу комнаты. В темноту вела крутая, каменная лестница.

Городская темница состояла из трёх отгороженных проржавевшими решётками камер (все, кроме той одной, были пусты) и большего помещения, в котором установили заказанный мной стол, а также маленький столик и четыре табурета. На столике я увидел гусиное перо, чернильницу, стопку чистой бумаги и пятирожковый подсвечник с оплывшими до половины, толстыми, восковыми свечами. В углу помещения стояла чугунная печурка, полная тлеющих розовым углей. Но всё равно здесь было ужасающе холодно и сыро.

Я посмотрел внутрь камеры. Светловолосая женщина, в заскорузлой от грязи рубахе, сидела на служащей ей подстилкой охапке соломы и смотрела на меня со страхом в глазах. Наши взгляды встретились на мгновение.

— Выведите обвиняемую, — приказал я, и один из стражников быстро подскочил к замку и начал бороться с упрямым ключом.

Я смотрел на него какое-то время, а потом сел на табурет у стола.

— Смертух, бургомистр, пробощ, — пригласил я остальных.

Стражник выволок женщину в центр комнаты. Она не кричала и не сопротивлялась. Позволяла собой распоряжаться, будто была лишь тряпичной куклой.

— Положите её на стол и привяжите кисти рук и ступни к креплениям, — сказал я.

Стражник затянул узлы, а она в какой-то момент прошипела от боли.

— Не очень сильно, — мягко сказал я.

— Выйди, — приказал я, когда он уж закончил.

Я встал из-за столика и приблизился к ней, так, чтобы могла хорошо меня видеть. Она пробовала поднять голову, но это у неё не очень получалось, потому что узлы держали крепко.

— Меня зовут Мордимер Маддердин, — произнёс я, — и я являюсь лицензированным инквизитором Его Преосвященства епископа Хех-хезрона. Я прибыл сюда, чтобы помочь тебе, дитя моё.

На мгновение что-то вроде надежды появилось в её лице. Сколько же раз я видел подобное зрелище! Но тотчас надежда угасла, и женщина не ответила.

— Ты очень красивая женщина, Лоретта, — сказал я. — И я уверен, что твоя невиновность подстать твоей красоте, — я услышал, как пробощ глубоко втянул воздух. — Однако, мы должны пройти через эту неприятную процедуру. Понимаешь, дитя моё, таковы требования закона…

— Да, — наконец отозвалась она, — да, я понимаю.

Красивый, глубокий голос, и в самой глубине его вибрировала какая-то тревожащая нотка. Я не удивлялся тому, что у неё было три поклонника, принадлежащих к богатейшим гражданам городка. Думаю, что даже дворянин не погнушался бы такой жены. Впрочем, я знал дворян, которые жён должны искать, скорее, в хлеву, а не в мещанских домах.

— Надеюсь, Лоретта, что после нашего разговора ты спокойно вернёшься домой…

— Они уничтожили мой дом, — вдруг взорвалась она и попыталась поднять голову, но снова узлы её удержали. — Всё растащили, поломали… — всхлипнула она.

— Это правда? — Я перевёл взгляд на бургомистра. — Пошто тебе стражники, парень?

Он ничего не ответил, поэтому я снова обратился к Лоретте.

— Если окажешься невиновной, город возьмёт на себя все расходы, — сказал я, — и выплатит тебе компенсацию. Так гласит закон.

На этот раз глубоко вздохнул бургомистр, а я мысленно усмехнулся.

— Есть только одно условие для нашей беседы, Лоретта, — продолжал я. — Наверное, знаешь какое?

— Я должна говорить правду, — сказала она тихо.

— Да, дитя моё. Ведь Писание гласит ясно:«И познаете истину, и истина вас освободит».Знаешь Писание, Лоретта?

— Знаю, господин.

— Тогда знаешь, что Писание также говорит:«Я есмь пастырь добрый, а добрый пастырь душу свою отдаёт за овец своих»[70].Я твой пастырь, Лоретта, и явился сюда, дабы отдать за тебя душу. Дабы освободить тебя. И поверь мне, сделаю это…

Тем или иным способом, — добавил я мысленно.

— Хорошо, — сказал я. — Начинай заполнять протокол, пробощ.