Слуга отречения

– Ты всё делаешь верно, но в голове у тебя пусто, – продолжил Вильф. – Ты всегда должен знать, что именно ты хочешь сделать со своим противником. Причинить боль…

Он небрежно отломил верхушку от широкого острого каменного шипа, растущего из пола.

– …убить…

Вильф сжал в кулаке блестящий осколок, и на пол посыпались крошки.

– Заставить умереть. Или заставить захотеть умереть…

Он наступил ногой на каменное крошево, и то затлело, раскаляясь, задымилось, а потом превратилось в горстку тонкой невесомой серебристой пыли.

– Но ты никогда не сумеешь этому научиться, сражаясь со стенами. Сам подумай, зачем бы нападать на стену, если она не представляет для тебя никакой угрозы, м-м? – Вильф ненадолго задумался и чему-то слабо улыбнулся. – Нет, ну то есть, конечно, бывают иногда исключения…

Он неожиданно подошёл ближе, и Тим ощутил, как острые вытянутые кончики толстых крючковатых когтей внезапно прикоснулись к его горлу. Не успев даже осознать, что именно он делает и зачем, мальчишка шарахнулся назад и непроизвольно попятился к стене, прямо в густую поросль медно-красных лиан, похожих на длинные, пупырчатые, покрытые густой шерстью щупальца. Одно из этих щупалец, грубой верёвкой свешивающееся к самому полу, тут же зашевелилось, как живое, и нерешительно заползло ему на грудь.

– Ты ведь даже не пытаешься, – насмешливо сказал Вильф, медленно сжимая пальцы. – Мо-ой бог, Аспид, ты же тули-па. Как можно до такой степени не верить в свои силы, а?

Тим непроизвольно облизнул губы, чувствуя, как на его висках выступают, собираясь в струйки, противные бисеринки пота. Из-под ребристой многослойной ячеистой сетки над головой внезапно сорвалась бледная, состоящая, казалось, из одних только изломанных смутных контуров серая тень, и стремительно проскользнула между ними, обдав липким морозцем разгорячённый лоб.

– Я совершенно не понимаю, почему Правительница до сих пор так тебя бережет, – негромко проговорил Вильф, глядя оцепеневшему Тиму в глаза. Когти до крови царапнули щёку, и тот судорожно сглотнул, прижимаясь затылком к скользкому стылому камню. – Смотри, так ты рискуешь никогда не стать мужчиной, Аспид.

Вильф наконец убрал от его лица страшную птичью лапу и вдруг ухмыльнулся, оперевшись ладонью о стену совсем рядом с его головой:

– Так и останешься навсегда малышом…

Он развернулся и сделал было несколько шагов к выходу, но, уже стоя в арочном проеме, на секунду замер, оглянувшись, и бросил на застывшего Тима ещё один иронично-колкий взгляд:

– …сопли-ивеньким таким малышом, который всю жизнь всех боится и каждый раз пачкает штани-ишки, как только ему собираются надрать зад, м-м?

Глава 2

Яхта явно была не из дешёвых («Если, конечно, где-нибудь в мире вообще существуют дешёвые яхты», – нервно сказал себе Чарли): остроскулые обводы мощного корпуса, огромные окна, обшитая деревом купальная платформа с роскошным электрическим грилем на нижней палубе. Взгляд сразу выхватывал острый плавник в носовой части и зеркальное остекление изящной кормовой надстройки, в котором можно было разглядеть мутные отражения золотисто-серых небоскрёбов Джерси-Сити, возвышающихся на противоположном берегу. Их тёмные монолитные силуэты мерцали в закатном свете, подсвеченные тревожными розовыми лучами уже исчезнувшего за горизонтом солнца. От близкой, беспокойно плещущей воды веяло свежим сыроватым холодком; над ощетинившимся пирсами берегом, залитым оранжевым светом мощных уличных фонарей, шелестел ленивый ветерок, изредка щекоча ноздри запахами стейков и жареной рыбы, долетающими из открытых кафе Бэттери-парка. Влажный ветерок словно бы прилипал к коже, и вечерняя прохлада щекочущими мурашками бежала по телу, как стайки каких-то насекомых, и заставляла подниматься дыбом волоски на руках.

На корме яхты, на белом полукруглом диванчике, тянущемся вдоль палубы, Чарли успел разглядеть одетого в пёструю шёлковую рубашку грузного обрюзгшего мужчину, безжизненно уронившего голову на тёмную деревянную столешницу перед собой. На столешнице поблёскивала нераскупоренная бутыль какого-то вина, рядом с которой валялся штопор и одиноко стоял нетронутый пузатый бокал.

– Вперёд, – Чарли почувствовал, как тяжёлая мохнатая лапа стоящего позади легла ему на шею, подталкивая к крутой деревянной лесенке, ведущей внутрь салона.

Сердце оглушительно бухнуло, и он, поборов внезапную робость, шагнул вниз.

Внутри было душно и пахло застоялым сигарным дымом; от дощатой обивки стен тянуло полиролью и какой-то химической отдушкой, и Чарли вдруг понял, что отчего-то больше не может глубоко вздохнуть. Рядом с широким барным блоком тускло поблёскивала наклеенная на стену огромная панель выключенного телемонитора; в ней отражался резной комод с узорчатыми, вроде бы медными ручками и забросанная подушками полукруглая софа перед тяжёлым деревянным столом.