Слуга праха

«Неужели кто-то пришел к тебе и поведал эту легенду? — Голос старика звучал сурово и презрительно. — Это был мусульманин? Язычник? Еврей? Или один из твоих фанатичных последователей, начитавшихся твоей абракадабры о каббале?»

Грегори покачал головой.

«Ты неправильно понял, ребе, — сказал он искренне и серьезно. — Я слышал об этом только от тебя, во время разговора, свидетелем которого стал в детстве. Но два дня назад кое-кто вновь упомянул о Служителе праха по имени Азриэль. Так говорили люди».

Я боялся догадаться, о ком шла речь.

«Кто это был?» — спросил старик.

«Она, ребе. Его имя назвала Эстер, когда умирала. Оно сорвалось с ее губ. Сначала она произнесла: „Служитель праха“, а потом добавила: „Азриэль“. Она повторила это еще раз. Двое слышали и рассказали мне».

Я улыбнулся. Все оказалось еще загадочнее, чем представлялось.

Взмокший от жары, я пристально наблюдал за происходящим. Меня трясло, совсем как старика, будто мое тело и впрямь было настоящим.

Старик откинулся назад. Гнев его улетучился. Не в силах поверить, он внимательно вглядывался в лицо внука.

«Так кто же он, ребе? — намеренно тихим голосом, льстиво и вкрадчиво заговорил Грегори. — Кто такой Служитель праха? О ком вспомнила Эстер? О ком говорил ты, когда я ребенком играл возле твоих ног? Эстер назвала имя: „Азриэль“. Скажи, это имя Служителя праха?»

Сердце мое билось так сильно, что я отчетливо слышал его стук. Пальцы безотчетно гладили корешки книг. Я чувствовал твердый край полки, упиравшийся мне в грудь, ощущал цементный пол под ногами. И не осмеливался отвести взгляд от тех двоих, что беседовали в комнате.

«Боже, — молился я, — сделай так, чтобы старик рассказал обо всем. Боже всемогущий, если ты слышишь меня, заставь его ответить. Пусть он откроет, кто такой Служитель праха. Я хочу знать!»

Старик был слишком потрясен, чтобы говорить.

«Полиция тоже знает, — добавил Грегори. — Они ухватились за эту информацию, поскольку решили, что она назвала имя убийцы».

Я чуть было не закричал в голос, протестуя.

Старик нахмурился, глаза его увлажнились.

«Ну как ты не понимаешь, ребе, — продолжал Грегори, — они хотят найти убийцу. Не тех подонков с ножами, что украли ожерелье, а тех, кто послал их на дело, тех, кто знал ему истинную цену».

Опять ожерелье! Я не видел никакого ожерелья ни тогда, ни прежде. Не помню, чтобы у нее на шее было ожерелье. Убийцы ничего не взяли. К чему все эти разговоры об ожерелье?

Жаль, что я плохо знаю этих двоих и не могу определить, когда Грегори лжет, а когда говорит правду.

«А теперь позволь мне быть откровенным, ребе. — Голос Грегори зазвучал еще тише, но тон стал холоднее и утратил заискивающие нотки. — По твоему распоряжению я храню наш секрет… Мой… Наш… Не важно. Никто не знает, что основатель Храма разума приходится родным внуком ребе, хранителю оплота хасидов. — Будто не в силах справиться с волнением, Грегори повысил голос. — Я берег эту тайну ради тебя. Ради Натана. Ради общины. Ради тех, кто любил моих родителей и помнит их до сих пор. Только поэтому я никому не открывал секрет».

Грегори замолчал, но чувствовалось, что новые обвинения готовы сорваться с его языка. Старик не проронил ни слова и ждал продолжения. У него хватило мудрости не отвечать.

«Я хранил тайну, потому что ты умолял меня об этом, — снова заговорил Грегори. — Как и мой брат, которого я очень люблю. Поверь, ребе, я и тебя люблю по-своему. Я не хотел, чтобы ты переживал и корил себя. Я не мог допустить, чтобы репортеры лезли с камерами в твои окна, толпились возле твоих дверей и бесконечно спрашивали: как Грегори Белкин, внук такого знатока и ярого приверженца Торы, Талмуда и каббалы, стал главой Храма разума, мессией, чей голос разносится по всему миру — от Лимы до Новой Шотландии, от Эдинбурга до Заира? Каким образом ваши ритуалы, молитвы, причудливые старомодные черные одеяния и шляпы, ваши безумные танцы с поклонами и выкриками способствовали появлению знаменитого и чрезвычайно успешного Грегори Белкина и его Храма разума? Вот почему я хранил секрет. Только ради тебя».

Ответом на эту тираду было молчание. Старик сидел, всем своим видом демонстрируя нежелание простить внука и презрение к нему.

Я был крайне смущен. Ничто не привлекало меня в этих людях, ничто не связывало с ними — только незабываемые глаза и голос умиравшей девушки.

Грегори нарушил повисшую тишину.

«Только однажды ты пришел ко мне по своей воле, — сказал он. — Ты преодолел пропасть, разделяющую наши с тобой миры — это твои собственные слова, — и появился в моем офисе лишь затем, чтобы умолять меня не говорить о моем происхождении! Ты упрашивал меня скрыть истину от любопытных репортеров, как бы ни старались они до нее докопаться».

Старик не отвечал.