«Нет. Став духом, я не служил ни одному царю, но видел многих. Я был свидетелем смерти Александра…»
«Да что ты? — удивился он. — Неужели?»
«Тогда, в Вавилоне, вместе с другими подданными, не выделяясь из толпы, я прошел мимо его смертного одра, — сказал я. — Александр то и дело приподнимал левую руку, а на его лице уже застыла печать смерти. Не думаю, что он строил тогда какие-то планы. Возможно, их отсутствие и стало причиной его ухода из жизни. Но в твоей голове роится множество замыслов, и ты действительно, как когда-то Александр, охвачен жаждой деятельности. Я борюсь с тобой, хотя… Думаю, смог бы тебя полюбить».
Я сел на бархатную подушечку и, подперев голову руками, задумался.
Грегори встал шагах в десяти от меня и сложил на груди руки.
Я оставался начеку.
«Ты уже любишь меня, — заговорил он. — Как и все, кому приходилось со мной встречаться. Даже мой дед продолжает меня любить».
«Ты так думаешь? — откликнулся я. — А известно ли тебе, что я присутствовал в комнате, когда он продал тебе шкатулку с прахом? Он видел меня».
Грегори лишился дара речи. Он потряс головой, пытаясь что-то произнести, но не издал ни звука.
«Это правда, — подтвердил я. — И когда ребе рассказывал все, что ты хотел узнать о Служителе праха, и соглашался продать шкатулку, его голубые глаза смотрели прямо на меня».
Потрясенный, Грегори едва не разрыдался. В замешательстве он стал расхаживать взад-вперед по комнате.
«Он видел тебя… — шептал он. — Он знал, что дух можно вызвать из праха, и отдал его мне…»
«Он знал, что дух стоит рядом, и всучил тебе кости в надежде, что я уйду вместе с ними. Да, он счел возможным поступить так с тобой. Понимаю, тебе невыносимо горько это сознавать. Одно дело, когда боль друг другу причиняют обычные люди, и совсем иное, когда цадик, видя демона и понимая, что демон способен тебя уничтожить, передает его тебе».
«Хорошо, это твоя точка зрения, — с горечью сказал Грегори. — Итак, он презирает меня. Я пристал к нему с расспросами, и он сделал выбор. Я был слишком настойчив, и потому он вычеркнул меня из списка живых, едва я покинул его дом. — Он вздрогнул всем телом. — Он видел тебя и передал мне прах! Он видел тебя!»
«Все так», — подтвердил я.
Грегори на удивление быстро успокоился и погрузился в размышления. Лицо его приняло новое для меня доверительное выражение. Казалось, он сумел сделать то, что следовало сделать мне: выбросить из сердца всю ненависть и боль.
«Ты можешь сказать мне кое-что? — спросил он, и лицо его просияло. — Когда ты впервые увидел меня или кого-то из тех, с кем я так или иначе связан?»
«Я уже говорил тебе, что вернулся в тот момент, когда Билли Джоэл, Доби и Хайден отправились убивать какую-то богатую девочку. И сделали это прежде, чем я успел разобраться, что к чему. Я последовал за ними и прикончил их. Эстер увидела меня перед смертью, и, едва она произнесла мое имя, душа ее вознеслась к свету. Потом я обнаружил тебя в комнате ребе, нет, точнее, когда ты в окружении охранников шел к дому. Я переступил порог вместе с тобой. И следующим вечером тоже. Вот так. Остальное я уже объяснил. Я обрел плоть, старый ребе увидел меня и заключил с тобой сделку».
«Ты говорил с ним?» — спросил Грегори и отвернулся, словно желая скрыть боль.
«Он обрушил на меня проклятия и заявил, что не желает иметь дело с демонами и не станет мне помогать. Он отказался смилостивиться и ответить на мои вопросы».
Я не рассказал Грегори, что в первый вечер старик заставил меня раствориться, но в следующий раз я сумел противостоять ему.
Выражение лица Грегори резко изменилось, прежние чувства и намерения покинули его. Грегори не утратил ни чувства юмора, ни внутреннего ликования, ни силы, ни, конечно, смелости — напротив, в нем вдруг открылось нечто новое, жестокое и безжалостное, и я отчего-то вспомнил, как мои пальцы сомкнулись вокруг деревянной рукояти ножа, когда я всадил его в мягкий живот Билли Джоэла, прямо под ребра.
Грегори повернулся и отошел на несколько шагов. И вновь я ничего не почувствовал. Я просто наблюдал за ним, ощущая, как струится кровь по венам и напрягаются в улыбке мышцы лица. Эту мимолетную улыбку я, естественно, постарался скрыть.
Все это было лишь иллюзией, Джонатан, но те детали, о которых я упомянул, свидетельствовали, что это хорошая иллюзия. Такая же приятная, как и то, что я сижу сейчас перед тобой. Однако ты понимаешь, что возникает она благодаря огромным усилиям. Со временем я привык к таким усилиям, но тогда они казались мне в новинку.
«Да, — подумал я, — сам я от него не завишу. А мой прах? Как вообще такое может быть? Неужели я действительно предназначен ему? Еще немного, и Грегори придет к выводу, что способность цадика видеть меня и его решение передать прах внуку никоим образом не противоречат теории о предназначении».