Слуга. Штучная работа

– Алё, – раздалось над самым ухом. Чачин бродил по двору с сотовым телефоном. Хорош гусь… – Это Чачин… Короче, подсыпал ему, как учили… Будет спать теперь мертвым сном. Точно. Абсолютно. Еле ходит наш генерал… Ну, полковник. Я сразу понял, про кого речь. У нас один только был в деревне. Он самый и есть… Хорошо… Понял… Спасибо…

Заскрипела сенная дверь, раздался материн голос:

– Отвернет он тебе голову – вот посмотришь… Доиграешься ты с огнем. Думаешь, не слышала, как ты сейчас говорил? И телефон тебе сунули, чтоб звонить. Зачем ты связался?

– Ты не знаешь. Он всю жизнь мне испортил… С самого детства… Он – Кожемяка. Я – Алеша Попович…

– Алеша и есть!

– Он полковник, а я кто?

– Не пил ба-а! Не порол ба-а! И жизнь была ба-а! А так ты себе зарабо-о-ташь! Меня боля не проси, чтобы прятала под подол!.. Сам думай теперь!..

– Отстань!

– Уйду завтра к Тамаре, а ты живи здесь, как хочешь…

Раздался громкий сигнал мобильника. Чачин откликнулся:

– Да! На улице Набережной!.. Там у них номер висит на углу, а машина стоит во дворе! Именно!

Мобильник пискнул.

– Доиграешься…

– Без тебя знаю, что мне делать и чем заниматься, училка проклятая…

Скандал набирал обороты; в любой момент из ворот мог выскочить Чачин либо его мамаша. Михалыч быстренько отошел вдоль забора вглубь улицы, огляделся. И пошел ложком в низину, потом вверх, до перекрестка, собираясь там повернуть в сторону парка, – туда, где остались и матушка, и тетка, и дом, и машина. Чачин, старый дружочек, да ты ж подколодный змей. Тебя в чащобе не видно было: ты лежал под колодой и только ждал, чтоб укусить. Дождался – и тяпнул…

Михалыч летел парком. Пистолет лежал в кармане с передернутым затвором. Нужно лишь снять с предохранителя – и заказывай отпевание. Навстречу ему никто не попался.

В кабинете главы светила настольная лампа – сторож, скорее всего, дремал, сидя в кресле Нелюбина. За окнами полицейского пункта стояла кромешная тьма. Может, разбудить Иванова? Но это его не касается, пусть отдыхает. А Чачин – сука, предатель…

И Кожемякин продолжил путь.

На стук в ворота открыла тетка Матрена. Она явно нервничала: никому не понравится скакать среди ночи, в то время как по округе рыщут шайки головорезов.

Михалыч обнял старушку, чмокнул в лоб. Не расстраивайся, тетенька, раньше времени. Он ляжет спать во дворе, в машине, чтоб остальным было спокойнее.

Так и договорились. Избная дверь перед ним закрылась. «Гости» могли пожаловать с минуты на минуту. Максимум – через час. Их «дятел» сделал «наколку» – значит, надо спешить.

В контейнере томилась от бездействия портативная снайперская винтовка, совмещаемая с прибором ночного видения, – возможно, пристрелянная: лишние выстрелы здесь никому не нужны.

Михалыч открыл контейнер, вынул из гнезд детали оружия. Несколько движений – и винтовка собрана: ствол, приклад, затвор, магазин. Приличная получилась дубина. Во дворе она неудобна. Здесь хорош был бы «ТТ» с глушителем, а также «узи», переведенный на стрельбу одиночными, тоже с глушителем, чтоб не пугать старух.

Он вышел в огород. Темная безлунная ночь овладела округой. Солнце взойдет в пятом часу, а до этого будет долго лежать над лесом заря вполнакала. Недавно здесь стояли белые ночи. Было светло. Без луны.

На соседней улице, за двумя огородами, белела печь на пожарище, темнела баня – пожарным удалось ее отстоять.

В тонком спортивном костюме, сетке от комаров и куртке Михалыч двинулся вдоль городьбы к своему огороду, перелез через жерди и двинулся дальше. Пожарище. Запах горелой древесины. Мать была жива. Был жив ее Тузик женского пола. Другой скотины она давно не держала.

И вдруг на полу возле бани что-то мелькнуло, а потом донеслось знакомое:

– Мяу…

– Люська? Кис, кис…

Животное сунулось мордочкой в ноги. Михалыч наклонился, погладил кошку. Непривычно твердая шерсть цеплялась за пальцы.

– Обгорела ты, Люська… Иди ко мне…

– Мяу…

В бане пахло мылом и вениками. Недавно Михалыч здесь парился. Дом тетки Матрены едва виднелся из-за малинника. Плохая позиция для обороны. А если забраться под крышу?

На стене в предбаннике висели материн халат, полотенце, фуфайка. В ногах лежала клеенка. Надо забрать весь этот скарб.

Михалыч бросил под крышу манатки, забрался, расстелил клеенку, халат. Фуфайку свернул валиком.

Кошка мяукнула снизу. Пришлось спускаться за ней и вновь подниматься. Наконец улегся.

Люська бодалась в плечо. Подумать только: у хозяйки дом сгорел, а этой ума нет… Люська сверкнула глазами и отвернулась. Потом легла, свернулась в комок и запела, впуская когти передних лап в хозяйкин халат.

Винтовка лежала поверх фуфайки. В прицеле виднелись дома, столбы, черемуха на углу. Ничто не напоминало о присутствии хоть какой-нибудь живности. Всё тихо и спокойно. Даже собаки не лают.

Шел второй час. Наступало время убийств, краж и поджогов. Человек ничего не слышит, сомлев у себя в постели. Преступный элемент помнит об этом с давних времен… Надо смотреть. И беречь глаза от усталости: собаки все равно залают, почуяв неладное.